— Ты что, не принимал ванну с тех пор, как возвратился домой, Дэниел? — спросила Энни.
— Нет горячей воды. Похоже, волшебная фея, живущая внутри бойлера, больше не зажигает огонек.
— Нужно сперва включить его в сушильном шкафу.
Беседа матери и сына могла показаться нелепой. Энни так много думала о Дэниеле, молилась, беспокоилась, плакала, тосковала, а теперь, когда он наконец-то вернулся, не испытывала ничего, кроме легкого раздражения.
— Так ты нашел себя? — спросила она.
— Не уверен. — Голос Дэниела стал грубее, и он, похоже, избавился от ливерпульского акцента.
— Хочешь чашечку чая? Я как раз собиралась заварить его.
— Да, пожалуй.
Спустившись, Дэниел кивком головы указал на ее живот.
— Наша соседка сказала, что ты в Австралии, поэтому я позвонил Саре. Она рассказала мне о ребенке.
— О детях, — поправила Энни.
— Да, правильно, о детях. — Дэниел улыбнулся своей милой улыбкой. — Ты ничего не делаешь наполовину, мама.
Возможно, причиной этому была его улыбка, а может, то, что он произнес слово «мама», но Энни вдруг почувствовала, как ее захлестнула волна нежности. Дэниел вернулся, он снова дома. А через два месяца приедет Сара, и вся ее семья опять соберется вместе. Энни похлопала его по плечу.
— Я рада видеть тебя, сынок.
— И я тебя, мама.
Корреспонденция, как и следовало ожидать, состояла в основном из счетов, но было также несколько писем, одно из которых пришло от адвоката. Он сообщал, что десятилетний срок аренды «Пэчворка» истек. Энни побледнела, увидев, во что обойдется продление договора. Сумма подскочила в пять раз. Похоже, с «Пэчворком» все-таки придется расстаться.
Ей также написал Бен Уэйнрайт. Он спрашивал, можно ли на время взять ее картину.
«В Лондоне проходит моя выставка. Если вы вернетесь до конца октября, пожалуйста, свяжитесь со мной. — Он добавил, что она сделала удачное капиталовложение. — На прошлом показе полотна продавались по пятьсот фунтов каждое».
На следующем конверте Энни сразу же узнала подчерк своей сестры.
«Я подумала, что просто обязана сообщить тебе об этом, сестренка, — писала Мари. — Я на седьмом небе от счастья. Став женой доктора, я чувствую себя очень нужной. Конечно же, я была вне себя от радости, узнав о твоей новости. Ребенок! Это заставляет меня задуматься о том, что, возможно, мне бы тоже это удалось. Тем не менее, я чувствую себя так, словно пациенты Джастина — это моя семья. Меня попросили сняться в очередном сериале "Лорелей" и быть может, повторяю, быть может, я и соглашусь. Деньги нам сейчас очень бы пригодились, поскольку Джастин хочет открыть клинику, но не может собрать необходимых средств…»
Энни вздохнула с облегчением, узнав, что ее сестра счастлива, и почувствовала, как груз волнения длиною в жизнь свалился с ее плеч. «Я должна написать Мари о том, что у меня будет двойня».
На последнем письме стоял почтовый штемпель города Турина, поэтому Энни сразу же поняла, что письмо от Сиси.
«Как обрадовалась бы Сильвия, узнав о ребенке, Энни, дорогая. Внучки приезжали к нам на лето: Жасмин и Ингрид пробыли три месяца, а Дороти и Люсия всего две недели, причем под присмотром нянечки, которую нанял Майк. Нам ничего о нем неизвестно, но Берт написал письмо, сообщив, что произошел ужасный скандал. На последних выборах Майк, по всей видимости, проголосовал за консерваторов, и Дот отказывается теперь с ним разговаривать, так что клан Галлахеров раскололся».
— О боже, — ахнула Энни. — Я должна как можно скорее повидать тетушку Дот. — Она перевернула страничку.
«Ну, а самую плохую новость я оставила напоследок, моя дорогая Энни. Ты очень огорчишься, узнав, что моего ненаглядного Бруно уже нет в живых. Можешь не сомневаться, он ушел из жизни достойно. Верится с трудом, но он ввязался в драку во время одной дурацкой демонстрации против засилья мафии. Никто не может с уверенностью сказать, что именно его убило — удар по голове или сердечный приступ. Звучит странно, но я даже рада, что он ушел из жизни именно так. Бруно не мог смириться с мыслью о том, что стареет. Он бы предпочел умереть, отстаивая свои убеждения, чем превратиться со временем в трясущегося чудаковатого старика вроде меня».
Энни редко ходила на прием к своему врачу с тех пор, как дети стали взрослыми. После первого же посещения гинеколог объявил, что ее беременность — настоящая проблема. Выносить двойню нелегкая задача в любом возрасте, ну а в случае с Энни риск удваивался. Ей было строго-настрого велено сидеть на диванчике и ни на что не обращать внимания.
— Если я все время буду сидеть на диванчике, то покроюсь плесенью, — сказала Энни, когда врач впервые пришел к ней домой.
— Мне бы хотелось верить, что вы будете послушной пациенткой, миссис Менин.
Врач оказался тучным мужчиной невысокого роста. Он отличался дружелюбной манерой поведения.
— Не волнуйтесь, доктор, — поспешно проговорила она. — Я все сделаю так, как вы скажете. Какой смысл рисковать жизнью моих детей?
— Я бы хотел, чтобы вы каждые две недели посещали дородовое отделение клиники. И обязательно свяжитесь со мной в случае каких-либо осложнений.
Энни ощущала себя бесценным сокровищем, с которым нужно обращаться с величайшей заботой. К ней приходили Галлахеры с подарками, но Майк так и не появился.
— Это смерть Сильвии сделала его таким, — с горечью заявил Томми. — Наш Майк стал бесчувственным. Он выкупил «Рэй Уолтерз», так что все теперь принадлежит ему. Он думает исключительно о бизнесе. Поэтому он так и проголосовал. Его больше не волнуют люди.
Дэниел регулярно отвозил мать на машине повидать Дот и Берта. Не считая клиники, это было единственное место, где она бывала. Лицо Дот исказилось от боли, когда Энни в первый раз заговорила о ее заблудшем сыне.
— Мое сердце разбито на миллион маленьких осколков, Энни, — всплакнув, сказала она. — Я и представить себе не могла, что наступит день, когда кто-нибудь из Галлахеров проголосует за тори.
— Да брось ты, Дот. Можно подумать, Майк совершил убийство или что-то в этом роде.
— Это хуже, чем убийство, — страшным голосом произнесла тетушка. — Ну да ладно, лучше скажи, как ты себя чувствуешь? Ты выглядишь так, словно вынашиваешь целую футбольную команду. Боже правый, как изменился мир. Еще сорок лет назад женщина постыдилась бы смотреть людям в глаза, если бы носила в своем чреве внебрачного ребенка. А в наше время это даже модно.
Энни легонько похлопала себя по животу.
— Я в полном порядке. Даже не знаю, что бы я делала без Дэниела. Он мне помогает, правда ведь, милый?
— Стараюсь, как могу, — сказал Дэниел. — Я вернулся домой как раз вовремя.
Энни и Дэниел хорошо ладили друг с другом, хотя и соблюдали определенную дистанцию. Он поддерживал порядок в доме, ел как лошадь, совершал длительные прогулки вдоль реки или же сидел в своей комнате, что-то читая. Дэниел никогда не рассказывал о своих странствиях, а мать никогда ни о чем его не спрашивала. Энни чувствовала, что, если бы не ее беременность, Дэниел уже давно отправился бы в очередное странствие в надежде найти себя. Она понятия не имела, чего ищет ее бродяга-сын, быть может, он и сам этого не знал. Дэниел был представителем потерянного поколения, полностью разочаровавшегося в том, как устроен этот мир. И тем не менее он стал терпеливым, уравновешенным, а его печальная милая улыбка, казалось, была слишком мудрой для человека двадцати двух лет. Она напомнила Энни о Юэне Кэмпбелле, и ей вдруг захотелось расплакаться.
