Руби не почувствовала особой симпатии к докладчице, агрессивной красноречивой журналистке, которая утверждала, что каждый раз, когда она претендовала на повышение по службе, с ней поступали несправедливо.
– Я бы не хотела, чтобы она была моей начальницей, – прошептала Руби Бет. Та лишь улыбнулась в ответ.
Когда собрание закончилось, на маленькую сцену вышла рок- группа, состоящая из одних женщин. К концу концерта Руби почувствовала, что хочет спать.
На следующее утро она надела свое второе платье – бирюзовое, с золотистыми бусинками на вороте – и с особой тщательностью наложила макияж: все-таки ей предстояло побывать в Белом доме! Когда Руби подводила карандашом глаза, ее рука чуть-чуть подрагивала от волнения.
Мойра и Элли утверждали, что это средство придавало ей экзотический, эффектный вид.
– Мне уже пятьдесят семь, не слишком ли я стара для карандаша? – озабоченно спрашивала у внучек Руби. – Я не буду похожа на молодящуюся старушку?
– Бабушка, ты всегда выглядишь просто отлично. В школе все считают, что ты наша мать.
Почти никто из участниц вчерашнего собрания не пользовался косметикой – и не носил платьев. Практически все женщины в этом отеле одевались, как Бет, – в джинсы и футболки.
– Тебе так будет удобно? – спросила Бет за завтраком.
– А почему мне должно быть неудобно?
Бет пожала плечами:
– Да так… Давай побыстрее допьем кофе – снаружи уже начали собираться люди.
– Какие люди?
– Участники марша к Белому дому.
Час спустя Руби в числе других участников марша шла мимо величественного белого здания по залитой слепящим солнцем Пенсильвания-авеню. В руках у нее был плакат «Одинаковая плата за одинаковую работу». С этим лозунгом Руби была вполне согласна, но все же она ожидала от этого дня чего-то другого.
Кроме того, золотистые босоножки натерли ей ноги, по ее телу ручьями струился пот, и отчаянно хотелось пить.
«Интересно, я увижу хоть какие-нибудь достопримечательности или мне придется провести всю неделю в демонстрациях и маршах?» – думала она.
– Издалека приехали?
Руби повернулась к молодой женщине, шедшей рядом с ней.
– Из Англии, – хрипло ответила она.
– А мы из Новой Зеландии. Я приехала с матерью, она где-то сзади. – Женщина неопределенно махнула рукой. – У нас почти ничего не устраивали в ознаменование Международного женского года, и мама решила, что должна принять во всем этом хоть какое-нибудь участие. Здорово, правда? Это ощущение общности, уверенность в том, что мы вполне способны делать вещи, которые традиционно считаются мужскими… Я думаю, настанет день, когда президентом США изберут женщину.
– Почему бы и нет?
– Но пока что этот день еще далеко! – возмущенно проговорила женщина. – Вас не раздражает то, что среди всех мировых лидеров, которых показывают по телевизору, нет ни одной женщины?
– Меня это приводит в ярость.
– Это несправедливо, правда? Почему всем должны заправлять мужчины, если больше половины населения Земли – женщины?
– Вы правы, это вопиющая несправедливость.
– О, меня зовет мама. Было очень приятно поговорить с вами. Возможно, мы с вами еще как-нибудь встретимся.
– Я тоже на это надеюсь, – улыбнулась в ответ Руби.
Впервые после приезда в Вашингтон ее охватило ощущение, что она участвует в великом деле. Женщины запели «Мы победим», и Руби под наплывом чувств стала подпевать им.
«Надо будет купить джинсы, футболку и какую-нибудь удобную обувь, а красивые, но неуместные платья оставить в номере», – сказала себе Руби.
Было непохоже, что ей удастся проплыть по Потомаку, посетить хоть один музей или выставку или подойти к Белому дому ближе, чем она находилась от него сейчас. Однако шел Международный женский год, и Руби была намерена извлечь из этого факта максимум ощущений.
После митинга и многочисленных выступлений они вернулись в отель на обед. По его окончании чернокожая фабричная работница стала описывать сексуальные домогательства и массовые увольнения, которые начались на фабрике, когда работницы попытались организовать профсоюз. Три года спустя, после масштабной кампании, они были восстановлены на рабочих местах, а их профсоюз был признан руководством фабрики. Когда женщина завершила свой рассказ, помещение взорвалось аплодисментами и криками одобрения.
Некоторое время спустя Руби, Бет и человек шесть других женщин пошли в расположенный неподалеку бар и там налегли на вино. Руби вслух выразила удивление тем, что вокруг были одни женщины.
– Мужчин сюда не пускают? – спросила она.
– Нет, но их присутствие не приветствуется, – был ответ.
– И почему же?
– Потому что это заведение для лесбиянок.
Неужели Бет стала лесбиянкой? Когда они вернулись в отель, Руби все-таки задала подруге этот вопрос. В фойе они взяли в автомате кофе и уселись на кожаный диван.
– Ну конечно нет, дурочка! – рассмеялась Бет. – Но мы должны продемонстрировать солидарность со всеми нашими сестрами независимо от цвета их кожи или сексуальной ориентации. Женщинам надо держаться вместе.
– Женщина, которую мы слушали вчера вечером, – та, что рассказывала о стеклянном потолке, – была агрессивной и навязчивой, и из нее получился бы отвратительный начальник. Не понимаю, почему я должна демонстрировать солидарность с такими людьми, как она.
– А почему мы разрешаем становиться отвратительными начальниками только мужчинам? – рассудительно проговорила Бет. – Мы не говорим, что все женщины милашки, но и мужчинам с тяжелым характером никто не мешает продвигаться вверх.
– О Боже, Бет, как же ты изменилась! – воскликнула Руби, рассматривая суровое, решительное лицо подруги. – Были времена, когда ты совсем не задумывалась о подобных вещах, теперь же умные мысли так и сыплются из тебя.
– Если бы не обстоятельства моего брака, я была бы сейчас дома, пекла коржики и вытирала пыль, оплакивая смерть своего ребенка и тот факт, что все остальные дети женаты и живут своей жизнью. Но я была поставлена перед выбором: либо отказаться от своего «я», либо что-то предпринять. Чем больше я делала, чем больше меня все это затягивало и тем сильнее я менялась. Для меня стали важными вещи, о которых я никогда раньше не думала.
Руби кивнула.
– А Дэниел, насколько я поняла, теперь сидит дома, – сказала она. – Он доволен этим?
– Не очень. Он никак не может смириться со смертью Сеймора. Мне не нравится оставлять его одного, но, когда он оставлял меня, я чувствовала себя несчастной. Наверное, я покажусь тебе эгоисткой, но я стараюсь не думать о нем.
– Ты долго не могла разлюбить Джейкоба, хотя он поступил по отношению к тебе намного хуже.
