— После срока, проведенного в качестве гостьи Ее Величества, — гортанно засмеялась мать. — Мне это очень помогло. Я имею в виду оздоровительный центр.
Я также не ожидала, что из тюремных ворот выйдет женщина, способная так заразительно смеяться. За оздоровительным центром последовала неделя в Париже, которую мама провела вместе с дедушкой. В Париже она покупала одежду и «другие мелочи». Полагаю, она подразумевала украшения и сумочки. Я была уверена, что мне это помогло бы восстановить силы практически после чего угодно, каким бы неприятным оно ни было.
Мать встала из-за стола и направилась к дому. Я взлетела наверх и заперлась в ванной. Я испытывала ужас перед нашей следующей встречей. С того момента, когда я узнала, что мать выпускают на свободу, я более-менее подготовилась к встрече с ней. Но я и представить себе не могла, что разрыдаюсь и упаду в ее объятия. Я села на крышку унитаза и в сотый раз за день пережила это ужасное событие.
Я не осознавала, насколько мне не хватало матери. Не осознавала, что мне ее хоть сколько-нибудь не хватало. Я представляла себе нашу встречу и полагала, что буду вести себя холодно, постепенно оттаивая, — все же она моя мать.
Я услышала, как она закричала:
— Хочешь еще вина, Чарли?
Должно быть, Чарльз ответил, что хочет, потому что мать продолжила:
— Красного или белого? А чипсы у тебя есть?
Я могла бы ей сообщить, что чипсов нет. Марион не одобряла чипсы. Она говорила, что они вредны для здоровья, в них полно соли и вообще это напрасная трата денег. Некоторые дети приносили чипсы в школу, и когда на перемене хрустели ими, у меня всегда текли слюнки.
— В котором часу возвращается домой моя малышка?
Я поморщилась. Меня никто и никогда так не называл.
Услышав, что мать опять вышла в сад, я покинула ванную и пробралась к себе в комнату.
Я выглянула сквозь занавеску в окно и увидела, что мама поставила на стол два стакана красного вина. Чарльз отхлебнул из одного стакана, что-то сказал, встал и вошел в дом. Я затаила дыхание, когда услышала, как он взлетел по лестнице. Это было совершенно не похоже на него, потому что все его действия, включая подъем по лестнице, всегда были спокойными и размеренными. Я думала, что Чарльз не знает, что я уже дома, и поэтому прямиком направится в ванную. Вместо этого он вошел в мою комнату. Я не могла понять, рассердился он или развеселился, увидев меня, застывшую у окна почти наверняка с виноватым выражением лица. Я и в самом деле чувствовала себя виноватой.
— Ты знаешь, она не кусается, — сказал Чарльз. — Я услышал, как подъехала твоя машина, поэтому знал, что ты дома. Ты намерена сидеть здесь до вечера?
— Конечно нет.
— Эми любит тебя. Она всегда тебя любила. Она была очень растрогана, когда ты обняла ее вчера вечером. Твоя мама очень боялась, что ты не захочешь ее видеть.
— Я не хотела ее видеть. — Я почувствовала, что у меня на глаза наворачиваются слезы. — Не знаю, что на меня нашло. Должно быть, я скучала по ней, сама того не понимая, и теперь чувствую себя полной идиоткой.
— Это глупо, Маргарита. — Чарльз подошел и обнял меня за плечи, а я положила голову ему на плечо. Мой лоб уперся в его небритую щеку, — он действительно позволил себе сегодня расслабиться. — Твое поведение было абсолютно естественным. Это прекрасно, и уж во всяком случае намного лучше, чем быть все время такой зажатой, как Марион.
— Где она?
— На работе. Где же еще?
— Я думала, что она, быть может, взяла выходной, как ты.
Чарльз громко фыркнул. Должно быть, он был слегка пьян.
— Ты ошибалась. Возвращение твоей матери из тюрьмы — последнее из того немногого, что способно заставить Марион взять выходной.
Я отстранилась от него и села на кровать.
— Почему вы с Марион все время ссоритесь? Меня это очень огорчает.
Вместо того, чтобы посочувствовать мне, Чарльз скорчил одну из тех страшных рожиц, которыми он поднимал мне настроение в детстве. Ему всегда удавалось меня рассмешить, и сейчас я тоже не удержалась.
— Ты должна была уже заметить, что приблизительно каждые семь лет твоя тетя начинает действовать мне на нервы. Мне не требуется много времени, чтобы преодолеть этот кризис. Это не должно огорчать тебя, Маргарита, потому что все остальное время я действую на нервы ей. — Он поднял брови. — И не говори мне, что ты этого не замечаешь.
— Она иногда любит поворчать, — признала я.
— Чаще, чем иногда.
— Что здесь происходит? — Моя мать вошла в комнату, как будто не касаясь пола. Она была похожа на актрису, которая впервые вышла на сцену и ожидает от зрителей бурных аплодисментов. — Почему вы тут шушукаетесь тайком от меня?
— Мы не шушукаемся, Эми, — заверил ее Чарльз. — Маргарита только что вернулась домой. Она как раз собиралась переодеться во что-нибудь более удобное и спуститься вниз.
Мама села на другой конец кровати и прислонилась к изголовью, вытянув перед собой ноги.
— В саду становится прохладно. — Она усмехнулась. — Я вдруг вспомнила, как, когда мы были маленькими, мы с Джеки и Бидди втроем спали в одной кровати. А ты, Чарли, прибегал утром, когда мы еще спали, и начинал по нам прыгать.
— А кто засовывал тараканов в мою постель? Как-то раз я обнаружил там сразу шестерых. Мне приходилось вытряхивать простыни в окно, прежде чем лечь спать. — Его передернуло. — Терпеть не могу насекомых. Сортир во дворе кишел ими.
— Это все Бидди. Я не прикоснусь к таракану, даже если от этого будет зависеть моя жизнь. Бидди собирала их в спичечные коробки.
— Хорошо, что она уехала в Канаду. — Чарльз плюхнулся с противоположной стороны кровати и расположился там полулежа. — Странно, что я ее тогда не прикончил.
Очень скоро я стала напоминать сама себе маленького Гари Финнегана. Мои дядя и мать вспоминали свою жизнь на Агейт-стрит, когда они были детьми, а я переводила взгляд с одного на другого. В то время они не очень хорошо представляли себе, как тяжело пришлось их матери (они называли ее «мам») после смерти отца.
— Я злился, когда нужно было смотреть за вами, пока она работала в пабе, — вспоминал Чарльз. — Позже мне всегда было невероятно стыдно за то, что я хотел гулять с друзьями.
— А я в мамино отсутствие пользовалась ее помадой и пудрой, — призналась моя мама. — Когда я сейчас об этом вспоминаю, мне хочется плакать. Она не могла купить себе новую помаду.
Они говорили «мине», а не «мне», обсуждали «сортиры» и «бутеры». Мама рассказывала о прогулках по «Доки». Наверное, она имела в виду Док-роуд.
Время пролетело незаметно, и мы были изумлены, когда в дверном проеме возникла Марион, онемевшая при виде нашей троицы, развалившейся на моей кровати. В этом доме было заведено, что когда люди хотели поговорить, они спускались в гостиную и садились на стулья.
