Саша замерла, чувствуя, как по ней пробегают электрические разряды…
– Все в порядке, Максим. Рада, если чем-то помогла.
– Эта поездка была как глоток кислорода. Стало легче дышать. Кстати, когда я приехал в Москву, жена ждала меня дома. Прилетела. Вся такая воздушная, «к поцелуям зовущая»… Вот чего не могу понять: зачем я ей нужен? Зачем она возвращается ко мне? Говорит, что не может без меня. Убеждает, что ради прошлого надо попробовать сохранить отношения. Ради какого прошлого? Но я стараюсь «сохранить», при этом без всякой помощи с ее стороны.
Саша резко, будто обожглась, отдернула руку.
– Атланты держат небо на каменных руках! Молодец, Максим!
– Иронизируешь?
– Нет. Благодаря тебе я начинаю думать о мужчинах лучше, чем они заслуживают.
«Преданность, верность, высокие чувства – все это замечательно, только при чем тут я? Пусть Максим любит свою жену. Хоть всю жизнь. А ты успокойся! Ты сюда зачем пришла? Фотографии посмотреть? Ты их получила? Вот и иди домой!»
– Максим, мне пора. Спасибо за фотографии.
Из ресторана они вышли вместе. Большая машина Максима оказалась «Хаммером».
– Это что за чудовище? – улыбнулась Саша.
Он смутился.
– Я похож на солнцевского братка?
– Немного. Только очки и галстук портят впечатление. Ладно, Максим, до свидания. Искренне желаю тебе удержать небо!
– Александра, у меня в школе уволилась самая противная учительница, – весело сообщила Соля, – и по этому случаю я приглашаю тебя в кафе! Есть мороженое! Надо же как-то отметить!
– Давай!
…– А я больше люблю земляничное! Хотя фисташковое тоже вкусное!
– Не откусывай такую глыбу! А то будет горло болеть, как у меня. Опять в машине продуло, хотя вроде только недавно переболела!
– У тебя работа вредная, – вздохнула Соля. – Целый день в автомобиле, зимой! Конечно, будешь постоянно болеть! Александра, давно хочу спросить, а чем ты до кризиса занималась?
Саша задумалась.
– Не знаю, что сказать. Говорят, что если не можешь объяснить шестилетнему ребенку, чем занимаешься, значит, ты занимаешься нечестным делом. Или ненужным.
– Между прочим, мне восемь лет! – обиделась Соля.
– Извини. Но я все равно не смогла бы тебе объяснить про свою прошлую трудовую деятельность. Зато теперь у меня все понятно. Я вожу людей. По делам. Из точки А в точку Б.
– Странная работа, – пожала плечами Соля, – Тебе нравится?
– Да. Я вот думаю, разве при иных обстоятельствах, иной работе я смогла бы увидеть такой невероятный калейдоскоп судеб, характеров и житейских ситуаций? Знаешь, сейчас каждый день похож на трубу со стекляшками.
– Это как?
– У меня в детстве была любимая игрушка – труба со стекляшками. Если ее встряхнуть, то стекляшки складывались в разнообразные узоры. Меня завораживало это занятие, потому что было неизвестно, каким на сей раз получится узор. Как говорит мой друг Арсений, у неба всегда больше вариантов, чем мы можем представить…
По вечерам, возвращаясь домой, вымотанная и усталая Саша заваривала чай и долго стояла с кружкой у окна, всматриваясь в город. За последнее время он открылся ей с разных сторон, в том числе и своей тайной, изнаночной. В разъездах по городу, наблюдая картинки пестрой городской жизни, она вспоминала знаменитый фильм Скорсезе «Таксист».
Действительно, чего-чего, а грязи и накипи в любом большом городе хватает с избытком. Это так. Но если видеть только их, остается лишь, как бедному таксисту из фильма, сойти с ума. Вот тот бедный парень и взял пистолет, решив немного почистить город. Ведь грязь прямо на поверхности, булькает, пенится и ужасно мешает жить. Но ведь есть что-то еще, что надо суметь увидеть, угадать, почувствовать…
И Саша старалась. Изо всех сил.
Она перебирала четки, подаренные Арсением, и думала, что каждый эпизод, каждая встреча в ее жизни, как бусина в этих четках – кто-то нанизал их, чтобы, сложившись вместе, они составили единое целое.
«И от всего этого можно сойти с ума или сделаться философом. Я лично предпочитаю второе. И вообще мне пора спать! Завтра – трудный день».
Он позвонил в воскресенье.
– Слушай, Александра, я тут подумал, а почему ты меня постоянно катаешь на своей машине? Давай ради разнообразия я тебя прокачу. Готов поработать таксистом бесплатно. Как там… Денег с такс не берем, вот так-с! Ну что, поехали?
– Куда на сей раз, Максим? Надеюсь, не в Петербург или, например, в Токио?
– Нет. Куда-нибудь в лес, где красиво. Сегодня выходной, я взял с собой хорошее вино, ты выпьешь, поскольку за рулем буду я.
Саша долго молчала. Она даже успела подойти к окну, распахнуть его и вдохнуть морозный, обжигающий воздух.
– А твоя жена не будет возражать?
– Нет. Вчера я опять получил эсэмэску с признанием в любви, из Парижа.
В салоне звучала музыка. Ну конечно, мишки!
– Я иногда слушаю их и вспоминаю тебя, – улыбнулся Максим.
В лесу было тихо. Они устроили пикник прямо на капоте огромного чудовища. Шел снег…
«Как в тот вечер, на дороге между Москвой и Петербургом», – подумала Саша.
Вино согрело, разлилось теплом внутри нее.
– У тебя на лице снежинки, – произнес Максим и привлек ее к себе. – Здесь, и здесь…
А дальше все произошло так быстро, что Саша даже не успела ничего понять. Нет, наверное, что-то она все-таки поняла. Про себя. Что дура аморальная. Готова отдаться прямо в машине. На заднем сиденье.
«Хаммер» – большой автомобиль, и сексом в нем заниматься удобнее, чем, наверное, в ее Матрешке. Удобнее вообще было бы дома в кровати.
– Почему ты смеешься? – удивился Максим.
– Так… Забавляет собственное грехопадение. Оказывается, у меня нет никаких моральных устоев!
– Тебе было хорошо?
– Мне было… Как если бы небо упало. Понимаешь?
Он все понимал. Небо упало еще раз…
Следующие несколько дней Саша ждала его звонка. Она не могла заниматься чем-то другим, сидела у телефона и ждала, что он позвонит. А он не звонил…
Максим объявился в конце недели и предложил повторить «пикник на обочине». Да. Согласна. Правила игры принимаются.
Они стали встречаться. Ночные поездки по городу, падающее небо…
Максим был похож на ее парфюм. Ирисовый парфюм имел несколько нот: изысканно сладостные, теплые, согревающие, а конечная нота – с горчинкой и холодком.
После того как они прощались, Саша жила надеждой на новую встречу, потом подступала вот эта горчинка, холодок, завершающая нота, и ей становилось очень плохо.