Снявши с никелированной вешалки китель, Кирьянов уставился
на него в тягостном недоумении.
Это был самый обыкновенный офицерский китель нового образца,
покроем, цветом и материалом неотличимый от его собственного, только что
пропавшего неведомо куда из синего круга. Вот только погоны были совершенно
неправильные. Черные, несомненно, офицерские, однако три золотистых просвета
располагались на них поперек, в подражание сержантским лычкам, хоть и были,
конечно же, именно просветами, а не лычками. И на среднем просвете красовался
странный металлический цветок, золотистый. На другом погоне в точности та же
картина…
Воровато оглядевшись, Кирьянов поскреб цветок ногтем. Точно,
металл. Он не силен был в ботанике и потому не смог определить, что это за
цветок – то ли экзотический из дальних стран, то ли какой-нибудь прозаический
вьюнок, никак не достойный Красной книги. Шесть лепестков, усики тычинок…
Металл хороший, качественный, уж точно не алюминий… но ведь и не золото, хотя
похоже по цвету и характерному маслянистому блеску. Никак не золото. Неоткуда
взяться в современной армии такой роскоши…
Нашивка на левом рукаве была правильная – привычной формы, с
надписью вверху «Россия», а внизу – «Вооруженные силы». Вот только меж этими
двумя надписями помещалось нечто столь же загадочное – черный прямоугольник с
золотой каймой и восьмиконечной звездой посередине: четыре лучика подлиннее,
четыре покороче. Чуть похожа на эмчеэсовскую, но там другая… А на правом
рукаве…
А на правом рукаве, на щитке дотоль же правильном, –
снова непонятная эмблема. На черном фоне большая золотая буква «С», окруженная
кольцом из маленьких золотых звездочек, причем лучей на каждой уже имелось не
менее дюжины. Кирьянов зачем-то старательно сосчитал их, тыкая пальцем:
четырнадцать.
И, наконец, эмблемы рода войск на лацканах… Щитки золотого
цвета с выпуклым изображением старинной пожарной каски. С одной стороны, ничего
загадочного, старинная пожарная каска, и не более того, с другой же… Мрак и
туман.
Какая-то своя логика во всем этом, безусловно, была. Вполне
подходящие для пожарного эмблемы… однако ж остальное?!
Во всем, что касается форменной одежды – не важно,
армейской, милицейской или железнодорожной, – царит устойчивый порядок.
Малейшие изменения, от эмблем до кантов, не сваливаются как снег на голову и не
возникают с бухты-барахты. Еще до того, как случатся реформы и мундир изменится
пусть даже на одну пуговицу или хлястик, сверху, из инстанций приходят
подробнейшие циркуляры с детальным описанием изменений. Если старая звездочка
имела пять лучей и располагалась в десяти миллиметрах от нижнего края погона, а
новую решено сделать восьмиконечной и разместить уже в восьми миллиметрах от
того же края, то все это будет описано чуть ли не на странице самым
косноязычным и суконным канцелярским жаргоном.
Но этакие погоны? Мир перевернулся, не иначе…
Фуражка была правильная. Кокарда – неправильная. В веночке
из золотых листьев на черном эмалированном кружочке – нечто, напоминающее
золотое стилизованное солнце, каким оно бывает в иных мультиках.
Однако на этом неправильности кончились. Все остальное, от
пуговиц на рубашке и шнурков, было привычным по виду.
Пришлось облачаться – а что еще прикажете делать? Все сидит
идеально, словно на него шито… Поскольку голос молчал, можно было со спокойной
совестью покинуть странную душевую, что он и сделал.
В «предбаннике» не обнаружилось ни прапорщика Шибко, ни Васи
– зато у противоположной от зеркала стены стояли кружком человек шесть мужиков
в такой же униформе, какой только что облагодетельствовали его. Хватило одного
взгляда, чтобы сообразить: эта картина ему знакома и никаких загадок не таит…
Один держал литровую бутылку розового итальянского вермута и
проворно, с большой сноровкой и нешуточным опытом разливал в протянутые
пластиковые стаканчики. Другой, отставив уже полный стакан на белоснежную
полочку (прямо-таки оскверняя ее таким украшением), шумно ломал на дольки
огромную импортную шоколадку. Они держались совершенно непринужденно – примерно
его ровесники, высокие и пониже, широкоплечие и пощуплее, чувствовали себя
здесь как дома, ничуть не угнетенные больничной белизной, вот именно, такая
знакомая картина: мужики в погонах, привычно разливавшие то ли за отлет, то ли
за прилет, судя по репликам и общей непринужденности, сыгранная команда, старые
служаки, профессионалы в чем-то, ему пока неизвестном. На погонах у
одного – совершенно та же картина, что у Кирьянова, а у другого – два
цветка на просветах при пустом среднем, у третьего – по цветку на каждом
просвете, и у одного – просветы пересекают погон крест-накрест, причем не
наблюдается ни единого цветка. А еще один…
Кирьянов торопливо отвел взгляд – согласно всем писаным и
неписаным этикетам не стоило так откровенно пялиться на страшного калеку.
Уставился в стену. Но изуродованное лицо стояло перед глазами.
Он был пожарным и знал, что огонь порой может сотворить с
человеческим лицом. Однако такого даже ему, с его опытом и стажем, видеть не
приходилось…
Один бог ведает, как обожженного угораздило… Ни единого
волоса на лице и голове, кожа приобрела насыщенно-багровый цвет вареной
креветки, по лысому черепу змеились странные низкие валики, идеально ровные;
маленькие уши стояли перпендикулярно вискам, худая шея вытянута вдвое длиннее,
чем у здорового человека, рот совершенно безгубый, напоминает разрез, руки не
руки, а суставчатые клешни того же креветочно-вареного колера…
Калека стоял как ни в чем не бывало, держал быстро
наполнявшийся стакан, и гримаса на его ужасном лице была, несомненно,
беззаботной улыбкой. Молодец, мужик, как бы безжалостно жизнь с ним ни
обошлась, он, надо полагать, притерпелся, и те, кто с ним, молодцы,
непринужденно держатся, ни единым жестом, ни единым взглядом не выказывая, что
он – иной, искалеченный до жуткого уродства… Нет, но это в какую ж передрягу
надо попасть, чтобы… И он ведь остается в рядах — на нем точно такая же форма,
по два цветка на погонах, ничуть на военного пенсионера не похож…
Кирьянов стоял, старательно глядя в стену. Неподалеку весело
гомонили, хрустя после первой шоколадом.
– Ага, – сказал над ухом прапорщик Шибко. –
Ну вот, совсем другой коленкор… Вам идет.
На нем была такая же форма, только на погонах не было
просветов – лишь золотой цветок посерединке. Погоны ухмылявшегося Васи были
декорированы и того скромнее: одиноким серебряным просветом, разместившимся,
конечно же, поперек.
Не дожидаясь вопросов, Шибко сказал как ни в чем не бывало:
– Чтоб вы знали… Вэчэ засекреченная, до невероятной
степени. Настолько, что в нашей системе звания свои. Что нашло отражение на
погонах.
– Очень мило, – сказал Кирьянов нейтральным
тоном. – И кто же я теперь, не соблаговолите объяснить? Штаб-брандмайор
какой-нибудь?
– Почти, – сказал Шибко, ухмыляясь. –
Обер-поручик, если вам любопытно. Система проста, в минуту запомните.
Офицерские звания начинаются с трех просветов, с поручика. Обер-поручик – это
вы и есть. Между прочим, вы хорошо начинаете. Обычно новичкам дают самый первый
чин… Ну, вот. Два цвета – капитан. Три – старший капитан. Просветы
крест-накрест, как у того вон бороды, – майор. Просветы крест-накрест и
цветок – флаг-майор. В момент разберетесь.
