К тому же прогулки были совершенно безопасными. Хоть всю
планету по экватору обойди, если не жалко потратить год-другой на столь
бесполезное занятие. Здесь нет ни единого живого существа, опасного для
человека. Здесь только насекомые, но и они, достоверно известно и подчеркнуто
на инструктаже, не проявляют в отношении человека ни малейших враждебных
поползновений, поскольку он для них совершенно бесполезен со всех точек зрения.
Пожалуй что, здешние насекомые человека и не замечают даже, считая некой
разновидностью дерева, только подвижного… Даже близко никогда не подлетают.
Так что он беззаботно шагал дальше, пока не увидел за
деревьями то, что меньше всего ожидал увидеть. Несколько домов серого и кремово-розового
цвета.
Ни о чем подобном его не предупреждали – но это только к
лучшему. Будь это какая-то запретная зона, где нельзя показываться даже
господам офицерам, уж непременно предупредили бы, настрого заказав тут шляться…
Да и дома, чем ближе он подходил, выглядели все более забытыми, брошенными,
нежилыми. Вон там, на втором этаже, выбито окно, а повыше еще два, серая и
кремово-розовая штукатурка там и сям облупилась, открывая кирпичную кладку… Все
до единого дома стоят к нему тыльной стороной, так что придется обойти…
Он так и поступил. И оказался на небольшой, окруженной
лесистыми холмами равнине, где справа поблескивало обширное озеро в форме
вытянутого овала, а слева стояли с полдюжины домов, построенных в добротном
стиле сороковых – пятидесятых – в три, в четыре и в пять этажей с высокими
окнами, колоннами, узкими вентиляционными трубами…
Но в глаза прежде всего бросались бронетранспортеры
давным-давно снятой с вооружения модификации – трехосные, открытые сверху,
скопированные после войны с вермахтовских.
Их было два, и они торчали тут несколько десятилетий, так
что от краски не осталось и следа, металл покрылся сплошной рыже-коричневой
коркой ржавчины, а колеса со спущенными покрышками прямо-таки вросли в землю…
Кирьянов подошел ближе – и удивленно присвистнул.
Бронетранспортерам в свое время досталось так, что мало
никому не покажется – вот только каким образом были нанесены такие повреждения,
безусловно, не совместимые с жизнью бронированной машины, догадаться нельзя. В
борту одного, от водительского места почти до заднего борта, зияла идеально
круглая дыра, сквозь которую виднелось близкое озеро. Некая неведомая сила
аккуратно проделала в борту бэтээра идеально круглую, огромную дыру, получившую
продолжение в борту противоположном – и все, что было меж дырами, исчезло
бесследно: корпус, трансмиссия, сиденья, пол… Бронник напоминал консервную
банку, у которой удалили обе крышки, верхнюю и нижнюю.
Со вторым обошлись не лучше, столь же загадочным образом. Он
попросту был рассечен вдоль, но не аккуратным хирургическим разрезом, а словно
бы ударом исполинского топора, и выглядел не в пример более жутко, от него
остались две накренившиеся друг к другу, вставшие под углом половинки, как-то
удержавшиеся в стоячем положении…
И еще там были скелеты. Не менее двух десятков. Одни в
отрепавшихся лохмотьях выгоревшей до полной неузнаваемости ткани, другие лишены
и этого. Они лежали в разных позах по всему широкому двору, и костяшки пальцев
одного еще стискивали проржавевший пистолет ТТ, а в других местах Кирьянов
увидел несколько «Калашниковых» самых первых выпусков, тоже траченных ржавчиной
до полного убожества.
Стояла тишина, в применении к такому месту вполне
заслуживавшая эпитета «гробовая», а озеро с темно-синей водой беззаботно
отсвечивало под солнцем россыпями отблесков, и повсюду на нем плавали желтые,
мясистые листья, украшенные высокими бело-синими цветами – аналоги кувшинок,
надо полагать…
Неприглядная была картина – и совершенно непонятная. Не
нужно быть специалистом, чтобы сообразить: что бы здесь ни произошло, это
случилось, когда Кирьянова, вполне возможно, и на свете-то еще не было… или был
уже, но в самом нежном возрасте. С тех самых пор никто так и не позаботился
навести здесь порядок – не убрал трупы и металлолом, не вставлял окон, не
штукатурил дома. Все разрушалось естественным образом, ржавело, гнило,
рушилось, рассыпалось. Значит, хозяева это место покинули давным-давно.
Кирьянов прислушался к себе, но не уловил ничего похожего на
то тягостное, давящее ощущение плохого места, о каких рассказывают порой старые
лесовики. Что до привидений, то он в них не верил отроду…
А потому он, отвернувшись от искореженных непонятным образом
бронетранспортеров, направился к серому крыльцу одного из домов, выглядевшего
самым официальным, насколько можно судить по останкам. Дело в том, что именно
на нем висела какая-то вывеска, синяя с золотом.
Вот вывеска сохранилась прекрасно – стекло, как известно, с
успехом противостоит разрушительному действию времени, не важно, о паре
десятков лет идет речь или о паре тысячелетий… Красочный герб несуществующей
более страны под названием СССР. И золотые буквы пониже, в три строки:
С С С Р
МИНИСТЕРСТВО ПРИКЛАДНОГО МАШИНОСТРОЕНИЯ
П/Я № 988/56545
Все это легко читалось под слоем пыли. Рядом с вывеской на
стене протянулась цепочка глубоких выщербленных ямок – очень похоже, по зданию
все же успели выпустить пару очередей, прежде чем… Прежде – чего? А в общем,
еще не факт, что на площади лежат именно нападающие, а не, скажем,
оборонявшиеся из какой-нибудь усиленной роты охраны или комендантского взвода…
Отнюдь не факт. Решительно ничего не понятно…
Он взялся за огромную ручку двери, сплошь покрытую слоем
зеленой окиси, с силой потянул на себя. Дверь отворилась с пронзительным
скрежетом, сделавшим бы честь иному голливудскому ужастику, но на Кирьянова
этот визг не произвел никакого впечатления, и он вошел внутрь, чувствуя себя в
совершенной безопасности под покровом немудрящей истины: будь здесь какая-то
опасность, его непременно предупредили бы, здешнее начальство во многом можно
упрекнуть, кроме безответственного подхода к объекту и кадрам…
Он оказался в обширном вестибюле, пересеченном примерно
пополам металлическим барьером высотой этак в метр, с облупившимися красными
буквами на нем: Стой! Предъяви пропуск! Стреляют! В барьере был проем с
металлической вертушкой, насквозь знакомым приспособлением, а рядом помещалась
застекленная будочка вахтера – стекла покрыты непроницаемым слоем пыли. Повсюду
грязь, неприкосновенное запустение, заброшенность…
После короткого колебания он с силой повернул жалобно
заскрипевшую вертушку и вошел на запретную половину. И никто в него, конечно
же, стрелять не стал – как и строго спрашивать пропуск. Некому было. Давненько
некому.
Он прошел направо. Там на стене еще явственно виднелось с полдюжины
прямоугольников – следы снятых портретов, судя по размерам, – а под ними
красовалась нетронутая Доска почета. Чтобы не было ошибки, об этом и сообщали
высокие буквы из крашенной золотистой краской фанеры.
Кирьянов постоял, глядя на запыленные фотографии, выцветшие
и покоробившиеся. На иных уже невозможно было рассмотреть лица, другие с грехом
пополам сохранились. Капитан Курносов И. П., мастер-старшина Бронелюк
Н.Ф., флаг-инженер Гочеридзе С.Г., старшая телефонистка РНЧ Анчукова С.Л., премьер-лейтенант
Шатов Г. Н….
