– Пойдемте! – вскрикнул профессор, выпрямляясь
наконец. – Это же поразительно, потрясающе! Уже первое зондирование…
– Куда? – хладнокровно осведомился Зорич.
– Да просто попробуем продвинуться вперед! Сколько
можно тут торчать? – завопил он так, словно это кто-то посторонний допрежь
удерживал его на месте грубой силой. – Вон туда хотя бы!
– Обращаю ваше внимание на то, что компас не
работает, – ровным тоном произнес штандарт-полковник. – Как и все
другие приборы ориентации.
– Так и должно быть! – воскликнул
профессор. – Откуда здесь взяться магнитным силовым линиям?
– Вот и я так думаю… – сказал Зорич. – Как же
мы в таком случае отыщем место, откуда можем вернуться?
– Ну это уж ваша забота! Сделайте что-нибудь, вы же
профессионал в таких делах!
– Рая, – сказал штандарт-полковник. – Метку
попробуй.
Фигура в блестящем скафандре кивнула угольно-черным шлемом,
достала из наколенного кармана белый цилиндрик и, присев на корточки, выпустила
струю распыленной ярко-алой краски.
Вот только никакого пятна на белесоватой поверхности не
получилось. Вместо того чтобы застыть пятном, краска превратилась в прихотливо
изгибавшиеся под ногами разводы, они расплывались, как попавшая в воду струйка
чернил, становясь все бледнее и незаметнее, пока не пропали окончательно.
Кто-то протяжно вздохнул.
– Ковырните, Кац, – распорядился
штандарт-полковник.
Кац кивнул, выдернул из узких ножен небольшой подручный
кинжальчик и, присев на корточки, погрузил лезвие в белесоватую поверхность. На
поверхности не осталось ни малейшего следа. Кац, не теряя надежды, несколько
раз быстро ударил наотмашь – с прежним результатом.
Зорич достал из кобуры нечто напоминавшее большой черный
пистолет – у него одного имелось оружие, не полученное в каптерке, а, скорее
всего, хранившееся дома. Направив ствол вертикально вниз, нажал на спуск.
Ствол на секунду окутался желто-багровым сиянием, похожим
формой на небрежно смятую тряпку. Судя по непроизвольному движению Зорича,
следовало ожидать чего-то совсем другого.
– Профессор, – сказал командир без
выражения. – Здесь ровным счетом ничего не действует.
– А приборы-то! – азартно воскликнул
профессор. – Правда, нормально работает не более половины, да и они порой
то ли галиматью несут, то ли фиксируют нечто такое, чему аналогов нет…
– То-то.
– Сделайте хоть что-нибудь! Это великий момент, а мы
торчим тут как… как…
– Внимание, – раздался спокойный голос
Зорича. – Всем связаться тросом. Первым идет прапорщик Шибко, за ним
Жакенбаев… Последним – Кац в качестве вешки-ориентира, то есть остается на
прежнем месте. Начали!
– Ну вот, опять махровый антисемитизм, – грустно
сказал Кац. – Вечно сваливают самое трудное на бедного еврея…
– Капитан! – В голосе Зорича зазвенел
непререкаемый металл, и реплик ни с чьей стороны более не последовало, даже
профессор притих.
Они отстегнули с поясов мотки тонкого белого троса, без
ненужной суеты соединились в связку, словно альпинисты. Вокруг, незначительно
меняя оттенки и колера, плавали полосы непонятного свечения, и шуршание не
прекращалось ни на миг. У Кирьянова вдруг стали отчаянно мерзнуть ноги, но он
помалкивал – если ему мерещилось, не стоило разевать рот, а если и в самом деле
ногам, только ногам вдруг стало холоднее, чем остальному телу, помочь ему никто
не в состоянии. По крайней мере скафандр пока выдерживает неведомое
пространство, и на том спасибо – ведь индикаторы показывают, что вокруг нет не
только пригодного для дыхания воздуха, но вообще никакого газа… но и наличия
вакуума прибор тоже не фиксирует, и лучше над этим не задумываться, все равно
ничего не поймешь, вон четверорукий спец, и тот потерял всякий апломб…
– Вперед! Осторожно, шагом! Следим за окружающим, в
случае резких изменений всем вернуться на исходную позицию!
Цепочка блестящих скафандров, нанизанных на тонкий белый
трос, двинулась наудачу, переступая осторожно, словно по скользкому льду. Друг
от друга их отделяло метра три этой прочнейшей веревки.
Пейзаж вокруг – если только он был достоин столь высокого
названия – нисколечко не менялся. Цветные потоки лениво колыхались без всякой
связи с движениями и передвижениями пришельцев. Белесоватая поверхность все так
же пружинила под ногами, как батут…
И вдруг Кирьянов ощутил, как она стала вздыматься. Словно
нечто огромное, шарообразное поднималось вверх из глубин, образуя бугор,
выгибая белесоватую гладь почти идеальной сферой слева, совсем близко от
замершей цепочки незадачливых исследователей. Они застыли, как статуи, даже неугомонный
профессор-энтузиаст стоял смирнехонько.
– Внимание! – раздался в наушниках нереально
спокойный голос штандарт-полковника. – Всем отступить на четыре шага
вправо!
Его команда была выполнена всеми до одного с похвальной
быстротой, в едином порыве.
Бугор рос, поднявшись уже выше голов людей, одновременно
сужаясь внизу, превращаясь в нечто напоминавшее исполинский гриб, место его
соединения с поверхностью становилось тоньше, тоньше, тоньше, превращалось из
ножки гриба в канат, веревку, ниточку…
Правильный шар оторвался от поверхности и очень медленно
пошел вверх, по идеальной прямой. То ли он таял, то ли исчезал в нависшей над
головами пелене цветного тумана. В конце концов от него не осталось и следа.
Но поверхность все так же ходила ходуном, толчки ощущались
со всех сторон, в разных направлениях, казалось, они стоят на гигантской
простыне, которую взяли за углы четыре великана и потряхивают все быстрее и
быстрее…
– Всем назад, на исходную точку!
На этот раз профессор – прекрасно различимый среди однообразных
фигур в непрозрачных снаружи шлемах, поскольку был тут единственным
четвероруким – попробовал задержаться, протестовать, барахтаться, но тут же
угодил в медвежьи объятия Шибко и был доставлен к исходной точке в положении,
когда его нижние конечности не касались земли вовсе.
Среди радужных струй показались колонны бледного сияния,
распространявшегося снизу вверх, толчки сотрясали поверхность. Кирьянов видел,
как Зорич, держа обеими руками какой-то продолговатый прибор, выглядевший
крайне простым, как дырокол, раз за разом щелкает им, нажимая никелированный
грибок наверху. В движениях штандарт-полковника впервые обнаружилась некоторая
нервозность, и это не прибавляло спокойствия, наоборот… Вокруг менялись краски,
приобретая все более холодные тона – фиолетовый, бурый, черный, –
великанские качели раскачивались под ногами…
И вдруг все кончилось. Они вернулись на сиреневую «мишень»,
по-прежнему связанные белоснежным канатиком, а в куполообразном зале, вдоль
стен, стояло сплошным кольцом множество людей, точнее, множество людей и
существ, несколько десятков, напряженно и неотрывно таращась на вернувшихся –
иногда весьма экзотическими органами зрения, с трудом опознававшимися в
качестве таковых.
