Стояла тяжелая тишина. Наконец командир станции прямо-таки
вбежал на концентрические сиреневые полосы, бледный, с трясущимися губами.
Схватив за руку оказавшегося ближе всех – Кирьянов так и не угадал,
кого, – он выговорил прерывающимся голосом:
– Семьдесят один час, ребята… Я уже и не чаял вас
оттуда выдернуть…
– Семьдесят один час – чего? – послышался
спокойный голос Зорича.
– Это вас не было семьдесят один час по вашему стандартному
времени, – ответил командир. – Мы думали, все, получилось только с
девятой попытки…
От его голоса мурашки бегали по коже. Теперь только до
Кирьянова начало помаленьку доходить, что они были на волосок… что они очень
даже свободно могли и не вернуться из неведомых пространств, и лучше не
пытаться даже гадать, что способно было приключиться с героическими
звездопроходцами в тех, ни на что не похожих краях…
Глава 11
Кажется, чего-то удостоен…
Генерал был невероятно правильный. Генералистее некуда.
Ростом чуть не под потолок, косая сажень в плечах. Правда, он оказался не
человеком, его физиономия была чем-то средним между человеческим лицом и
курносой, брыластой мордой бульдога, но это лишь работало на образ. Вот уж в
прямом смысле зверь, а не генерал, с какой стороны ни взгляни…
Он стоял у стола в актовом зальчике, высоченный, почти
квадратный, основательный и несокрушимый, как египетская пирамида, в лазоревом
мундире с золотыми кометами на погонах, внушительной коллекцией неизвестных
наград на груди – среди них Кирьянов с ностальгической грустью углядел
российский орден Почета – плетеными золотыми аксельбантами на левом плече и
широким златотканым кушаком. Его безукоризненная русская речь, звучавшая
трудами транслятора, все же удивительным образом напоминала громоподобное
рычание могучего зверя. Правда, Кирьянов слушал вполуха: героизм и
самоотверженность… беспрецедентный шаг вперед на тернистом пути научного
познания Вселенной… долг и честь… В этом отношении мало что изменилось
даже под другими звездами: слова были высокие и правильные, но казались не
связанными с происшедшим, раздражали глупой высокопарностью, пышной казенщиной.
«Все это уже было, мой славный Арата, – процитировал он, стоя с каменным
лицом. – И на Земле, и под другими звездами…»
– Короче говоря, – прорычал генерал, пристукнув
лапищей по столу так, что полированная коричневая плита жалобно
скрипнула. – Хорошо поработали, душу вашу за хвост и об колено! Хвалю. И
отмечаю, что наш сектор, бляха-муха, опять утер нос близлежащим, соседствующим,
негласно соревнующимся… Чтоб так мне и дальше, орлы и соколики! Чего там воду в
ступе толочь, подходи по старшинству, получай заслуженное! Штандарт-полковник
Зорич!
Так и пошло – по старшинству. Когда подошла его очередь,
Кирьянов сделал пять шагов к столу, принял из черной лапищи, покрытой жесткой,
морщинистой кожей, синюю плоскую коробку с каким-то затейливым золотым вензелем
на крышке. Усевшись на место, украдкой заглянул. Там, на синем бархате,
покоилась восьмиконечная звезда размером с блюдечко, покрытая россыпью
блистающих камешков, ежесекундно менявших цвет и оттенок, разноцветными
эмалями, золотыми арабесками тончайшей работы. Регалия выглядела крайне
внушительно.
– Ну что, свежие кавалеры? – жизнерадостно рявкнул
генерал. – Не буду вас томить казенной бодягой, вы, поди, водочки хотите
откушать из полного стакана? Дело хорошее, есть повод. Генералу нальете?
Нет, генерал был правильный, и точка…
Торжество состоялось в той же каминной. Генерал поместился
во главе стола, задевая потолок макушкой, покрытой не волосами, а ежиком
жесткой шерсти. Держался он, как и подобало правильному служаке: не чинясь,
выпил пару рюмок, благодушно порыкивая, сжевал ломоть ветчины, еще раз
громогласно поздравил всех уже не казенными словесами, а потом тихонечко
улетучился в сопровождении штандарт-полковника, не доводя дело до неуместного
панибратства.
Вот тогда все покатилось по накатанной колее – помаленьку
расстегнули кителя, а кое-кто и вовсе снял, от рюмок перешли к сосудам
повместительнее, заговорили громче и раскованнее, неведомо откуда выпорхнули
давешние связисточки, уже поболее числом, даже Чубурах, занимавший свое
законное место на каминной доске, с уходом начальства заметно оживился, словно
понимал все не хуже людей – и проворно упер со стола апельсин, не дожидаясь,
пока угостят, прямо из-под руки у нацелившегося было на тот же спелый фрукт
прапорщика Шибко. Последний, беззлобно ему погрозив, проворчал:
– Был бы я зоофилом, я бы тебя поимел, да ладно, живи…
Ну, как настроение, обер-поручик?
Кирьянов пожал плечами, покосился на звезду, украшавшую
левую сторону кителя. Не было никаких особенных чувств, хотя определенное
удовлетворение имело место.
– Это и в самом деле было что-то важное? – спросил
он тихо.
– Не то слово, – серьезно ответил Шибко. – Не
сойти мне с этого места, гарантом буду… Не просто важное, а эпохальное.
Настолько, что для нас даже определение подобрать трудно. Если обратиться к
земной истории, то получается, что мы с тобой – Колумб, Гагарин, брательники
Райт и Эйнштейн в одном лице, а также Фарадей, Менделеев и куча других
персонажей того же полета. Я тебе не стану объяснять, что это за место, потому
что сам не понимаю ни черта. Как и подавляющее большинство обитателей
Галактики, я разумных имею в виду. Просто никто еще в том хреновом пространстве
не бывал, только нашему профессору удалось впервые за чертову тучу лет
придумать, как туда пролезть. Ну а с ним за компанию и наша дружная компашка
попала в анналы и на скрижали… Так-то. Или сомневаешься? Зря.
– Как-то очень уж камерно все прошло… Не вяжется с
эпохальностью.
– Ах, во-от ты о чем… Это, сокол мой, вовсе не по
причине отсутствия эпохальности, а исключительно в силу галактической
психологии. Не принято, понимаешь ли, награждать при большом стечении публики.
Чтобы ненароком не поставить в положение обиженных тех, кто наград еще не
удостоился, хотя продолжает честный труд на благо Вселенной. А награжденному,
если он существо разумное, и самому должно быть неловко принимать регалию
посреди выстроившихся шпалерами полков… Этика тут такая, сечешь? – Он
хмыкнул. – А вообще ты, стервец, везучий. Давненько уже такого не
припомню, чтобы группу награждали два раза подряд, хоть первый раз – и чисто
провинциальной медалькой… Везение, давно признано, чисто физическая категория,
вроде электромагнитного поля… так что надо за тебя, ценного кадра, держаться.
Удачу приносишь, определенно. Выпьем, талисман двуногий?
– Выпьем, – сказал Кирьянов.
Выпили, закусили. С каминной доски свесился Чубурах, умильно
косясь на полупустую бутылку недурственного коньяка и всем видом давая понять,
что он тоже не прочь попробовать напиток повелителей.
– Отзынь! – прикрикнул на него Шибко. – Черт
его знает, что там у тебя за метаболизм, еще копыта откинешь, стоит капельку
лизнуть… Нет, я серьезно говорю, Степаныч: везет нам с тобой как утопленникам.
А на эпохальность наплюй. В том-то и фокус, что оценить эту эпохальность в
должной степени способна горсточка чокнутых гениев вроде нашего профессора, так
было во все века, так оно и останется в любой Галактике. Широкие галактические
массы, как я уже говорил, ни хрена не оценят. Как и мы сами. Вот если бы мы
приволокли из неведомых глубин пространства девятиголового дракона, плюющегося
огнем и матерящегося на трех наречиях, нас бы непременно показали по стерео в
вечерних новостях, в лучшее время…
