В его голосе звучала серьезная, нешуточная деловитость. Все
происходившее никак не напоминало ни сон, ни розыгрыш…
– Да послушайте вы…
– Слушаю. Кто был в Амстердаме?
– Это ошибка какая-то…
– А я ведь предлагал по-хорошему, – грустно сказал
невидимый собеседник. – Что там у него по ориентировке, Коля? Пассивной
педерастии не отмечено?
– Да нет, – торопливо ответил кто-то
другой. – Баб дерет, как нормальный.
– Это великолепно, – задумчиво произнес человек,
определенно бывший здесь старшим. – Это замечательно… Упрощает задачу.
Хоть он и не Кащей Бессмертный, но смерть у него в яйце…
В круге света появилась рука в черной кожаной перчатке.
Кирьянов прекрасно видел рукав старомодной гимнастерки – из хорошего материала,
светло-зеленый, с вышитой красным и золотым эмблемой на рукаве. Там были щит и
меч, там были серп и молот, но центральное место занимала восьмиконечная звезда
с разновеликими лучами, в точности такая, как на рукаве его собственного
кителя… Все это было настолько нелепо и жутко, что у него пропал голос.
Простыня отлетела в сторону, рука в черной перчатке
обхватила его гениталии и легонько надавила, самую чуточку, но и этого хватило,
чтобы взвыть от тупой боли. Правда, один из стоявших по бокам тут же зажал ему
горло, и вопля не получилось.
– Это, как вы понимаете, легонькая демонстрация, –
сказал старший. – Но если ты мне начнешь целку изображать, давану уже
по-настоящему, от души. Только хрупнет… Ну, ты будешь колоться или как?
– Идиоты! – прохрипел Кирьянов, смаргивая
выступившие на глазах слезы от боли. – Кирьянов моя фамилия, никакой я не
Гурьянов, при чем тут Троцкий? Вы куда вломились, дуболомы?
– Интересно, – сказал старший, не убирая
руки. – Несколько неожиданный поворот беседы…
– Сергей Семенович… – послышался рядом
почтительный шепот.
– Ну?
Шепот стал вовсе неразборчивым и откровенно взволнованным.
– Твою мать… – с чувством произнес старший. –
Точно?
– Посмотрите вон…
– Вот именно, идиоты, посмотрите! – придушенно
произнес Кирьянов, чувствуя на горле сильные пальцы. – В столе, в верхнем
ящике, там все написано…
– Коля… – веско произнес старший.
Послышались шаги, легонький скрип выдвигаемого ящика.
Кирьянов зло хмыкнул. Там, в верхнем ящике, лежала оформленная по всем здешним
правилам грамота на орден, выполненная на левой половине какими-то загадочными
знаками, а на правой – классическими русскими буквами. Красивая грамота с
голограммами, печатями и эмблемами, где синим по светло-желтому были прописаны
его звание и фамилия с именем-отчеством.
– Сергей Семенович… – произнес невидимый Коля
убитым тоном гофмаршала, у которого посреди большого королевского приема вдруг
упали шитые золотом панталоны, открыв ситцевые трусы в дырках и заткнутую за
резинку оных украденную золотую ложку с алмазным вензелем сурового монарха…
– Что?
– Вы уж сами посмотрите…
Старший встал, исчез в темноте. Вспыхнул узкий луч фонарика,
послышалась энергичная матерщина. Тут же вернувшись, старший склонился над
распластанным Кирьяновым:
– Это что, четвертая плоскость?
Ободренный впервые зазвучавшими в этом голосе нотками
неуверенности, Кирьянов злорадно ответил:
– Представления не имею, четвертая или пятая с
половиной. Одно знаю: вас, клоунов, здесь быть не должно, вы куда-то не туда
забурились, идиоты! Не знаю, как там у вас, не бывал, а у нас Троцкий лет
шестьдесят как помер!
– Приятно слышать… – сказал старший, отчаянно
пытаясь обрести прежний напор. – Ну, полежите пока…
По комнате метались уже три луча сильных фонариков. Кто-то
вышел в кабинет и вскоре вернулся, протянул испуганно и тоскливо:
– Сергей Семенович, бля буду, это не та плоскость…
– Вы бы хоть компас завели, Колумбы! – воскликнул
приободренный Кирьянов.
– Тихо, тихо, – посоветовал старший не особенно и
помягчевшим голосом. – Не выступайте, не на трибуне… Ну что, товарищи
дорогие? Не опять, так снова? Быстренько определите меж собой, кому из вас
раком становиться – потому что кому-то непременно придется…
– Сергей Семенович… Расчетчик сбился, показал в правом
окошечке не пятерку после запятой, а…
– Расчетчик – машина тонкая и где-то даже умная, –
сказал старший. – Но вот в блудливых рученьках она… Ладно. Извините,
товарищ Кирьянов, простите великодушно, обшибочка вышла, никто не гарантирован
и не застрахован… Случается из-за таких вот разгильдяев, чего уж там… Виновные,
как говорится, понесут…
Правда, особого раскаяния в его голосе не чувствовалось,
скорее уж легкая досада.
– Сергей Семенович…
– А?
– Это, точно, четвертая… Плоскость «Зет». Хозяйство
Зорича.
– Ну и?
Голос предложил с нешуточным азартом:
– Сергей Семеныч, а давайте этого грохнем! Не подписку
ж с него брать? Сохранение тайны и вообще… Не люблю я эту белогвардейскую рожу,
с души воротит… Кто узнает? Острую сердечную недостаточность ему по счету
«раз»…
– Это самодеятельность, Вадичка, – сказал старший
небрежно. – Весьма даже непозволительная. Мне этот недобитый гад тоже не
по душе, но нет у нас полномочий пакостить в сопряженной плоскости, тут свое
начальство и свои органы…
– Так сил же нет смотреть! Развели тут…
– Я с тобой потом поговорю, – пообещал
старший. – Вдумчиво и подробно. Чтобы не декаденствовал и не подменял
собою инстанции… – Он наклонился к Кирьянову, стягивая черную
перчатку. – В общем, извините, товарищ обер-поручик, оргвыводы последуют,
гарантирую, с занесением и распубликованием, как положено, инстанции исправят
отдельные нетипичные ошибки и головотяпство… Мы уж пойдем, ладно? Так что еще
раз звиняйте…
И в следующий миг короткий умелый удар чиркнул Кирьянову по
горлу, на несколько секунд совершенно лишив дыхания, цепкие лапы разжались, и
старший прикрикнул:
– Ноги в руки! Навести прежний порядок, ничего не брать…
Коля, тебя касается!
– А тут и нечего поправлять…
Несколько пар ног энергично затопотали к выходу, пока
Кирьянов корчился от боли – в глотку словно колышек загнали. Когда чуть-чуть
отпуcтило, он вскочил, не теряя времени, кинулся следом, злой как черт от боли,
унижения и обиды, как был, в трусах, вдогонку освещенным странным неярким
сиянием силуэтам.
Входной двери словно бы и не было, на ее месте зиял
квадратный проем, обрамленный множеством слабо мигающих огоньков, там, внутри
маячили какие-то зеркальные поверхности, трубчатые конструкции, выгнувшиеся
аркой, и под эту арку торопливо ныряли один за другим ночные гости.
