Кирьянов злился на себя – и уныло осознавал, что и эта
злость была какой-то дохленькой, вялой, словно бы не настоящей. Как будто его
лишили не только воли, но и особо сильных эмоций. Состояние было странное,
очень непривычное, быть может, пугающее – но и страх этот опять-таки вялый,
дохлый…
Рядом пошевелился прапорщик Шибко – наградил же Господь
фамилией! – повернул к соседу гладко выбритую физиономию, классическую ряшку
образцового солдатика с казарменного плаката – в меру одухотворенную знанием
устава, в меру смазливую, в меру мужественную. Усмехнулся:
– Сердитесь, товарищ подполковник?
– С чего бы вдруг? – ответил Кирьянов тоном,
который старательно пытался сделать нейтральным, но не мог определить,
насколько это удалось.
– Сердитесь, – убежденно сказал прапорщик. –
Только я тут ни при чем, честное слово. Прапорщик – он всегда ни при чем и
всегда при ком-то… Мне поручили – я исполнил. От и до, от сих и до сих…
– Значит, все-таки Чечня?
– Да ну, с чего вы взяли? Скажете тоже… Тихое местечко,
не сойти мне с этого места, не дослужиться мне до старшего прапорщика. Покой и
безветрие, тишина и симметрия… И никаких боевых.
– А зачем там пожарный?
– Там же кислород, – сказал прапорщик Шибко.
– В баллонах?
– Нет, в атмосфере, – ответил прапорщик без тени
улыбки. – В надлежащей пропорции. А если имеется кислород в надлежащей
пропорции, теоретически в любой момент и в любом месте может произойти
непредсказуемое окисление кислорода, именуемое в просторечии загоранием. Или,
как правильно, возгоранием? Отсюда логически проистекает необходимость в
присутствии пожарного. Убедительно?
– Весьма, – сказал Кирьянов ему в тон. – Вы,
часом, не философский кончали?
– Бог миловал, – сказал прапорщик Шибко. –
Ничего я не кончал. Если и кончал, то не «что», а «где». На бабе. Простите
солдафона за хамские каламбурчики, уж каков есть… Вася, давай прямиком в
ворота.
– А то я не знаю… – проворчал под нос водитель
Вася, почти такой же рослый и широкоплечий, со столь же плакатной физиономией
отличника боевой и политической подготовки.
И недрогнувшей рукой направил машину прямо на серые высокие
ворота в высоченной бетонной стене – не снижая скорости, небрежно держа руль
одной правой.
Кирьянов невольно зажмурился, открыл глаза, дернулся было –
но в следующий миг, когда меж радиатором уазика и крашенным в серое железом
оставалось не более полуметра, ворота проворно распахнулись, словно двери с
фотоэлементом в московском аэропорту, и машина пролетела внутрь.
– Шуткуешь, Васючок, – недольно сказал
Шибко. – Если какой попутчик, не ровен час, обкакается – не сносить тебе
буйной головы… Гарантом буду, загоню в самую гнусную дыру, какая только
сыщется. Вы как, товарищ подполковник?
– Не дождетесь, – сердито сказал Кирьянов.
– Молодой он еще. Выпендривается.
– Я понимаю.
– Вот и ладушки. Вася, давай к ангару.
– А то я не знаю… – проворчал водитель, круто
поворачивая влево.
Они неслись по бетонке, расчерченной на аккуратные огромные
квадраты, далеко огибая стоявшие стройной шеренгой разнокалиберные самолеты, в
сторону низких обширных ангаров, где Кирьянов, летавший из аэропорта раз сто,
ни разу не бывал, как и любой из пассажиров, знакомых лишь с немудрящим
маршрутом «накопитель – трап». Несмотря на дурное настроение, ему стало
по-настоящему любопытно – всегда интересно, когда знакомое место открывается с
неожиданной стороны и ты оказываешься там, где посторонним вход воспрещен…
– Сигнал! – менторским тоном напомнил Шибко.
– Да знаю я…
– Мы уже где? – В голосе Шибко звенел металл.
– В зоне…
– Тогда?
– Есть – сигнал! – уже ничуть не придуриваясь,
вполне уставным тоном рявкнул Вася, посуровев плакатной физиономией.
И одним пальцем перекинул вверх какой-то тумблерчик справа.
Кирьянов ожидал воя сирены, какого-то иного звука, но ровным счетом ничего не
последовало, что ничуть не озаботило ни прапорщика, ни водителя. А значит,
некий сигнал все-таки был, неслышимый и невидимый.
Машина, не снижая скорости, как давеча перед воротами,
неслась прямо к стене огромного ангара – серой, гофрированной, тускло
поблескивавшей. На сей раз Кирьянов сохранял полнейшую невозмутимость и
правильно сделал: вновь в последний миг с поразительной быстротой разъехались в
стороны две серые полосы, уазик проскочил внутрь, замер в лихом развороте без
малейшего скрипа или писка тормозных колодок – положительно, генеральская
тачка…
Вася выключил зажигание, откинулся на спинку сиденья с видом
расслабленным и равнодушным. Кирьянов откровенно огляделся, но вылезать не
спешил, равняясь на прапорщика. Не хотелось унижать себя лишней суетой, он и
так пока что представления не имел, куда его везут и чего от этих сборов
следует ожидать.
Машина стояла в огромном зале – в длину и ширину метров не
менее ста. Металлические перекрытия под потолком, голые стены, гирлянды
погашенных ламп, какие-то полосы и стрелы на дырчатом железном полу, белые,
синие и желтые. Дневной свет проникал внутрь сквозь окна под самым потолком,
больше похожие на амбразуры, но его было достаточно, чтобы рассмотреть:
огромный ангар пуст, если не считать их уазика, а также «ГАЗ-66» со стандартным
армейским кузовом-будкой и черной «Волги» с местными номерами. Обе машины
разместились чуть поодаль, и людей возле них не видно.
Потом они появились, двое, из неприметной серой двери в
дальнем углу ангара, уверенно направились к «Волге». Ну конечно, именно к
чернолаковой «Волге» последней престижной модели, а не к прозаическому работяге
«газону» должны были направиться такие двое – неуловимо схожие сытостью,
гладковыбритостью, вальяжностью лиц, несомненные начальники средней руки,
этакие цивильные полковники, а то и генерал-майоры, в дорогих костюмах, при
галстуках и кожаных папках.
Один уселся за руль, другой устроился рядом с ним по
неистребимой привычке советского чиновничества, свято полагавшего, что самое
почетное место в машине как раз обок водителя, хоть весь мир испокон веков
придерживался на сей счет противоположного мнения. Мягко мурлыкнул двигатель, и
тут же, словно подсмотрев и подслушав, откуда-то из-под высоченного потолка
динамик сообщил приятным женским голосом:
– Машина два-пять-три, проезжайте на стартовую.
И тут же в стене распахнулись ворота, куда «Волга» въехала
неспешно и плавно – судя по уверенности сидевшего за рулем, этот путь он
проделывал не впервые. Прежде чем створки сошлись, Кирьянов успел разглядеть за
ними переплетение каких-то оранжевых труб и концентрические желтые круги на
полу.
Кирьянов сидел неподвижно. Коли уж сложилось так, что
пришлось подчиняться прапорщику да вдобавок чужому, не следовало терять лицо,
суетиться, задавать вопросы. Достаточно и того, что подполковник, пребывавший в
своей системе на приличной должности, плелся за этим Шибко, как тот щенок на
веревочке, так и не возразив ни разу в ответ на навязанные без его хотения
правила непонятной игры…
