Вот это и было счастье.
И все что до него — ожидание, а что после — воспоминание о нем.
Раздался звонок.
— Вадим? — спросила Ева, не веря в то, что слышит его голос.
Он поздравил ее с Новым годом и замолчал. Тогда Ева спросила его о Лере. Дымов рассказал о встрече с дочерью. Ева с удовлетворением отметила, с какой гордостью он говорит о ней.
Они обменялись парой вежливых фраз, но разговор не складывался. На прощание Ева сказала:
— Спасибо тебе, Вадим!
— За что? — смутился он.
— За один летний день!
Он промолчал, и Ева поняла: не помнит.
Но это уже было неважно. Потому что тот день был. И три счастливые тени, их тени, остались в Павловском парке навсегда. Заблудились в юном зеленом лете и бродят по аллеям вот уже тринадцать лет.
* * *
— Знаешь, я очень виноват перед одной женщиной, матерью своей дочери. Очень виноват.
Тамира кивнула, мол, понимаю.
— Так позвони ей. Поздравь с праздником!
— Как это? — вскинулся Дымов.
— Ну так… Набери номер, скажи что-нибудь. Просто скажи что-нибудь. Иногда это так важно.
Дымов вышел в другую комнату. С минуту колебался, а потом набрал в грудь больше воздуха и…
Ему показалось, что Ева плачет. Но, правда, она быстро взяла себя в руки и сказала совершенно спокойным голосом, что рада его звонку, поздравляет с праздником и «желает всего-всего, ну ты сам знаешь, Вадим».
— Стало легче? — спросила Тамира.
Он кивнул. После разговора с Евой ему действительно стало легче. Словно груз с души упал.
— Ночь кончается… Самая удивительная ночь в моей жизни! Не ночь, а целый роман! «Метались малиновые тени мелодрам!»
— Вот именно! И после всего, что было, я, как честный человек, просто обязан на тебе жениться! — серьезно заявил Дымов.
— Забыла спросить: Дымов, а ты богатый?
Он смутился:
— Все относительно… Но в принципе не бедный. Мои выступления расписаны на несколько лет вперед, и гонорары нельзя назвать скромными.
— Это плохо, что богатый, — вздохнула Тамира.
— Почему? — изумился он.
— Опять получается, что я с мужчиной из-за денег. А ведь это неправда!
— Какие глупости ты говоришь! — с облегчением вздохнул Вадим. — Я знаю, что ты со мной не из расчета! А потом, Тамира, деньги — это совсем неплохо. Ты привыкла к роскоши — я смогу тебе ее дать.
— Сыграй мне! — попросила она. — Я почему-то знаю: вот ты заиграешь, и я полюблю тебя. На всю оставшуюся жизнь. И пойду за тобой, как за крысоловом с флейтой… Куда хочешь пойду. Сыграй!
Дымов сел за рояль и заиграл.
За окнами начинался рассвет их новой жизни.
* * *
Митрич сидел на крыше и смотрел на удивительный странный город, раскинувшийся перед ним в великом своем безумии. И кто-то любил, кто-то плакал, кто-то играл Шопена, а Митрич просто сидел на крыше, с которой было видно все.
