— Деньги, — прошептал потрясенный Сеидов, — вот что тебе
важнее всего. Вы другое поколение. Вас воспитывали в уважении к Золотому
тельцу. Во имя денег вы готовы на все.
— А вы не готовы? А все остальные не готовы? Мне даже
странно это слышать от такого человека, как вы. Деньги — это свобода. Это
возможность выбора собственной жизни. Это лицензия на счастье. И если я могу
получить огромную сумму денег за человека, который виновен в убийствах тысяч
людей, почему я должен от этого отказаться? Во имя моральных принципов? Но
именно моральные принципы должны подтолкнуть меня к разоблачению таких
негодяев, как аль-Рашиди. Во имя своей страны? Но я стал российским
гражданином, а он воюет и против моей страны. Во имя чего я должен отказываться
от таких денег? Раньше давали золотые зведочки героев, присваивали высокие
воинские звания и обеспечивали Героев на всю жизнь, давая им квартиры, дачи,
машины и другие льготы. А сейчас дают деньгами. Все честно и справедливо.
— Ты еще так молод, — с горечью произнес Фархад, — и уже
сейчас считаешь, что деньги могут сделать из тебя счастливого человека.
— Конечно, могут. Это эквивалент счастья. Чем больше денег,
тем больше у меня свободы, личного времени и счастья. Я могу купить себе
счастье. Хороший дом, отличную машину, прекрасную жену, здоровых детей.
Двадцать пять миллионов долларов я не смогу получить за тысячу лет своей
усердной работы переводчиком. Тогда почему я должен сидеть и ждать, пока меня
сделают заведующим отделом и захотят немного повысить зарплату. Не лучше ли
получить все сразу?
— Я должен был догадаться, — сказал Сеидов, — все твои
рассуждения о деньгах должны были меня насторожить. Но я считал тебя молодым и
глупым, а ты, оказывается, немолодой и жадный.
— Я молодой и умный, — усмехнулся Кажгельды, — я уже столько
дней жду, когда наконец здесь появится Юсуф аль-Рашиди, чтобы сдать его наконец
американцам или израильтянам, получить свои деньги и навсегда покончить со
своей работой «обслуживающего персонала». Знаете, как унизительно быть
переводчиком при дураках? Иногда понимаешь, что ты знаешь гораздо больше их.
Владеешь иностранными языками, знаешь историю, географию, литературу. А
вынужден переводить мычание очередного придурка, который не знает ничего и по
блату попал на ту или иную должность. Или одного из наших современных
бизнесменов, которого не успели отстрелить в девяностые и который теперь
искренне считает, что он настоящий бизнесмен и коммерсант, забывая, что был и
остался жуликом и спекулянтом.
— И ты думаешь, что сможешь выдать аль-Рашиди и на этом
заработать деньги?
— Я уже это сделал, — усмехнулся Кажгалиев, — насколько я
понял, аль-Рашиди появится здесь сегодня утром. Значит, он уже обречен. Его
никто не сможет спасти, даже вы. Как только он здесь появится, его возьмут.
— Каким образом? — не понял Фархад. — У тебя нет передатчика
или телефона. Как они тебя найдут?
— Я уже звонил по своему телефону и предупредил их о
возможном появлении Юсуфа, — сообщил Кажгельды, — теперь остается ждать.
— Но как ты мог позвонить, если мы вытащили и сдали свои
платы Брикару?
— У меня телефон с двумя номерами, — пояснил Кажгалиев, —
поэтому, отдав одну плату Брикару, я сохранил другую.
— Здесь плохо ловят телефоны, — напомнил Сеидов, — поэтому
твой план обречен. Ты не сможешь дозвониться, когда здесь появится аль-Рашиди.
— Я уже сообщил, что он приедет утром. И постараюсь
позвонить еще раз, когда он появится.
— Предположим, что тебе удастся отсюда позвонить.
Предположим, что ты даже сумеешь связаться со своими хозяевами. Но в этих камышах
нас никто не найдет. Даже если они вызовут сюда сто вертолетов. Они будут
искать весь день.
— Не будут, — радостно ответил Кажгалиев, — они сразу найдут
нас, точно установив, где именно мы находимся.
Сеидов хотел возразить, хотел что-то сказать, но вспомнил
про свое разбитое кольцо. И взглянул на руки переводчика. На его пальцах не
было никаких колец.
— Каким образом они нас найдут? — спросил Фархад. — По
твоему телефону? Но это глупо. Пока они будут искать, аль-Рашиди отсюда уедет,
и они просто не успеют сюда прилететь.
— Они будут точно знать, где мы находимся. С точностью до
одного метра, — счастливо заявил Кажгельды. — Неужели вы не понимаете, что это
наш уникальный шанс. Мы станем миллионерами, сумеем помочь найти террориста и
вернемся в Москву почти героями.
— Почти не считается. Мы вернемся подонками, которые из-за
денег подставили другого человека.
— Лучше скажите — помогли обезвредить опасного террориста и
получили за это полагающееся нам вознаграждение.
Фархад нервно мотнул головой. Заснуть он уже не мог. Слова
Кажгалиева были для него настоящим откровением.
— Но каким образом они нас найдут? — нервно повторил Сеидов.
— Я сломал свое кольцо, и они теперь не смогут нас засечь. Никак не смогут,
Кажгельды.
Переводчик улыбнулся. У него было такое счастливое и детское
лицо одновременно. Словно он выиграл в лотерею дорогую машину.
— Кольцо было не только у вас, — сообщил он, — мы все равно
не сможем отсюда уехать без другой машины. А телефон есть только у меня. И
никого предупредить вы тоже не сможете, хотя бы потому, что просто не знаете,
куда звонить.
— Какое кольцо? — спросил Фархад. — Покажи мне свое кольцо.
— Оно у меня, — явно наслаждаясь ситуацией, сказал
Кажгалиев, — и поэтому они смогут нас спокойно засечь.
— Вы молодой негодяй, — вырвалось у Сеидова, — неужели вы не
понимаете, что именно вы делаете? Я еще понимаю, если бы вы выполняли какое-то
задание из идеологических или патриотических побуждений. А ради денег… Это так
противно, — от возмущения он переходил то на «вы», то на «ты», сам не замечая
этих переходов.
— Мне полагается вознаграждение, — упрямо повторил
Кажгалиев, — и я не понимаю, почему вы ругаетесь. Я никого не предавал, никого
не обманывал. Я только жду, когда здесь появится террорист, которого ищут сразу
много стран. И хочу помочь его задержать. Что плохого я делаю? И вообще почему
вы меня ругаете?
— Черт возьми. Как объяснить человеку, что он делает
подлость, если он искренне верит, что не делает ничего плохого. Я никогда не
был согласен с методами аль-Рашиди. Я считаю убийство любого человека
аморальным. Но я не хотел, чтобы меня использовали для поисков аль-Рашиди. Я не
наживка и не сыр в мышеловке.
— А я согласен быть сыром, — ответил Кажгельды, — и наживкой
тоже согласен. Не вижу в этом ничего обидного. Зато аль-Рашиди будет мышкой или
рыбкой, которую подцепят опытные рыболовы.
— Я этого не допущу, — вскочил со своей кровати Сеидов, — я
позову старика, пусть свяжется с ними и сообщит о том, что аль-Рашиди ждет
здесь засада.
