— Ужин принесу поздно вечером. Придется потерпеть.
Она вышла, со стуком прикрыв за собой дверь. И только тут Вигала вспомнил, что так и не удосужился спросить ее имя.
Время тянулось медленно. Но вечером женщина в его камере не появилась. Вместо нее заявился тот самый гоблин, что хохотал над ним.
Возможно, их разговор подслушали. Или просто решили, что эльф больше не нуждается в участливой женской руке, поскольку избавился от цепи мага-оружейника. Хотя сам Вигала не назвал бы эту самку слишком уж участливой…
Он несколько раз пытался заговаривать с гоблином. Но тот только издевательски ухмылялся в ответ и отпускал злобные замечания вперемежку с ругательствами. Так что к концу ужина Вигала замолчал. А сразу после ухода гоблина провалился в тяжелый, безрадостный сон.
* * *
Когда Тимофей с Лехой вернулись в камеру, там царило некоторое оживление. Дракон Гортензия безостановочно топтался по решетке, угрожающе размахивая длинным мощным хвостом. На конце хвоста красовались иглы, собранные в бутылочный ершик. Когда в конце взмаха иглы ударялись об прутья решетки, вниз сыпались искры, и прутья начинали грозно гудеть.
Сокамерники жались к стенам, с испугом глядя вверх.
— Что за шум, орлы? — с натужной приподнятостью в голосе осведомился Тимофей, хромая к центру камеры.
Никто не ответил. Он остановился, задрал голову и спросил у чуда-юда, шатающегося по решетке:
— Чего шумим, Гортензия?
Гортензия грозно рыкнула. А затем как-то странно свернулась — и Тимофей увидел просунувшуюся между двух громадных лап голову дракона. Глаза размером с добрый таз влажно моргнули.
— Ты вернулся!! — На этот раз Гортензия не стала прибегать к телепатии.
Вопль прозвучал во всю мощную драконью глотку, породив в камере довольно мощное эхо.
— Вот он я, — глупо проговорил Тимофей, наблюдая, как дракон снова усаживается на свое место в центре решетки.
Гортензия свернулась клубком и опять стала походить на кучу мешков с картошкой, наваленных сверху камеры.
Сзади подошел Леха и хрипловато пробасил:
— Это ты ее так окрестил — Гортензия? Ну и имечко. Крестный отец драконов из тебя…
Стражники, доставившие их в камеру, немного постояли в дверях, глядя с интересом на драконью тушу. Но очень быстро в их толпе появилась личность в бордовом камзоле и обозрела всех, включая и Тимофея, недовольным взглядом. Затем личность торопливо гаркнула, обращаясь больше к своим подчиненным:
— На что уставились? Не видали, как драконы задницу от насиженного места отрывают, что ли? Шевелись!
Их тюремщиков как ветром сдуло из камеры. Щелкнули замки.
Леха сзади грузно покачнулся, придержавшись рукой за плечо Тимофея.
— Что-то голова кружится. Покалякай тут со своей знакомой, а я пойду сяду.
— Да-да, — пробормотал тренер по тюк-до, не сводя глаз с дракона.
Следовало торопиться. Нога распухает, щека тоже. Еще немного, и он будет не в состоянии двигаться. И если у него есть под рукой дракон, то этим грех не воспользоваться. Правда, дракон, судя по его поведению, давно и прочно застрял в депрессии — и полностью потерял интерес к внешнему миру…
— Гортензия!
Дракон шевельнулся. Из-под крыла выползла голова и уставилась на него круглыми черными глазами.
— Можно тебя на минуточку?
Наступила небольшая пауза, в течение которой они глядели друг на друга. Наконец Гортензия нехотя проревела:
— Мне говорить мысленно или вслух?
— Как тебе больше нравится, — вкрадчиво предложил Тимофей, напирая голосом на слово «тебе».
— Мне все равно.
— Ну тогда мысленно, — поспешно предложил он.
Хрупкое перемирие, царившее сейчас в камере, в любой момент могло нарушиться. Чем меньше услышат сокамерники, тем лучше.
Кроме того, их могли подслушивать. Резвых не мог не учитывать этой возможности.
Тимофей побрел к стене, по дороге начав беседу:
— Гортензия, тебе хорошо здесь? Я имею в виду, есть местечки и получше…
«Здесь спокойно», — капризно сказала Гортензия.
— Разве? У тебя под задницей толкутся беспокойные существа, кричат, дерутся…
«Все те же чувства, что и во всех прочих местах, — пожаловалась Гортензия. — Злоба, месть и желание нажиться на смерти ближнего. Есть ли смысл покидать это место? Везде то же самое».
Чувства? Если Гортензия телепат, то она должна быть чувствительна к эмоциям. Может, поэтому она и впала в депрессию. Каково это — быть драконом и все время чувствовать страх, ненависть и злобу к себе? Вряд ли кто-то при виде такой махины способен испытывать одно умиление.
— Ты чувствуешь чужие эмоции?
«Это утомительно. — Гортензия вытянула вбок лапу, на ней блеснули громадные загнутые когти. — Но я ничего не могу с собой поделать. Я все ощущаю».
У него даже язык зачесался — настолько захотелось задать вопрос, пришедший в голову. И он не сдержался, несмотря на то что последствия вопроса могли оказаться фатальными для всех его планов.
— Ты ощущаешь, что чувствует любой человек, да? А то, что я ощущаю, тоже чувствуешь?
«А что, если подспудно я испытываю отвращение и неприязнь к этому „бройлеру“, — панически подумал Тимофей. — И откровенность все испортит?»
В голове не было ни слова. Гортензия все молчала. Томительная пауза затягивалась.
«Любопытство, — наконец соизволила медленно ответить драконша, — приятное… благорасположенность? Благоприятие? Я не могу найти слов».
— Я понял, — с чувством сказал он. — Хорошо. Значит, от меня ты не ощущаешь никаких неприятных чувств.
«Нет».
Что было только на пользу дела. Он скрыл довольную улыбку и прислонился к стене, до которой только что дохромал. Сокамерники уже вышли из состояния исступленного страха и теперь сверлили его заинтересованными взглядами со своих мест.
— Скажи, Гортензия, а почему ты бегала по решетке, когда я вернулся?
«Ты со мной разговаривал. — Гортензия поджала лапу с когтями к телу и вновь превратилась в неровное пятно на решетке. — Я беспокоилась за тебя. Уж не знаю почему».
— А ты беспокоишься за всех, кто с тобой разговаривает?
Гортензия помолчала и призналась:
«Ты такой первый. Я беспокоюсь только за тех, с кем разговариваю. А разговариваю только с теми, кто со мной здоровается».
Справедливо. Он поздоровался с ней, и она заговорила в ответ. Но тогда получается…
Тимофей устало сполз по стенке и задрал голову вверх.
— Гортензия. Ты хочешь сказать, что до меня с тобой никто не здоровался?
