Оглядываясь на каждом шагу, Евстолия с явной неохотой отправилась восвояси, она так боялась пропустить что-нибудь интересное. Проводив ее, Ирина вернулась в гостиную и молча встала в дверном проеме, глядя на профессора. Тот немедленно вскочил при ее появлении и, судя по выражению лица, был весьма озадачен ее молчанием и тем, что его немедленно не гонят вон.
– Ирина Ивановна, вам плохо? — осторожно поинтересовался бессовестный визитер.
– Нет. Мне хорошо. Мне все лучше и лучше, — сообщила Ирина. — Вам, по-моему, тоже полегчало.
Вдохновившись тем, как спокойно, если не сказать равнодушно, звучал ее голос, профессор решил пойти ва-банк:
– Знаете что? Давайте выпьем чаю — и я сразу уйду, честное слово.
Ирина молчала, соображая, что лучше — новогодний вечер наедине со своими мыслями (еще неизвестно, удастся ли после всего этого сразу уснуть) или с таким вот субъектом, невесть откуда свалившимся на ее голову. Вообще-то он ничего, не противный. И столько усилий приложил, чтобы остаться… Ирина невольно улыбнулась, вспомнив пыхтящую от усилий Евстолию и незаметно ей помогавшую «ношу».
Гость видел, что хозяйка колеблется, он по-собачьи внимательно следил за выражением ее лица — и, ободренный улыбкой, принялся вдохновенно врать:
– А то я не дойду до дома, и моя смерть будет на вашей совести. Вы же слышали — мороз под пятьдесят. (Ирина, не удержавшись, фыркнула: Евстолия только что врала про тридцать, при том что столбик термометра еще ни разу за зиму не опускался ниже минус десяти.) А в холодную погоду кривая роста сердечных заболеваний резко идет вверх. К тому же я с утра ничего не ел, утром не смог — волновался, а днем было некогда — я спешил к вам. Можно даже из пакетика. Ну пожалуйста…
Он смотрел так просительно, что только бессердечный крокодил мог бы ему отказать. Ирина не была крокодилом. А ладно, не съест же он ее, в самом деле! Она вздохнула — и решилась.
– Хорошо, при условии что вы потом сразу уйдете. Я не собираюсь сидеть с вами весь вечер. Там, на кухне, электрический чайник — просто нажмите кнопку.
Гость стремглав полетел в кухню, Ирина, помедлив, отправилась за ним, она все же боялась оставлять его одного — мало ли что?.. Включив чайник, тем же порядком они вернулись обратно в гостиную, чопорно уселись на диван и замерли в томительном ожидании. Профессор, обведя глазами комнату в поисках темы для разговора, наткнулся взглядом на лежавшую в углу полусобранную искусственную елку, которую Ирина так и не нарядила, отправившись в совершенно ненужный ей магазин.
– А почему вы елку не поставили?
– Да так. Начала и бросила. Я к этому делу вообще стала равнодушна. Дочка была маленькая, для нее наряжали, а так — зачем?
– А ваш супруг? — в тему поинтересовался профессор и вжал голову в плечи, опасаясь ответной реакции.
– Это вас не касается! — отрезала Ирина.
Гость понял, что первоначальная тема для беседы была выбрана более удачно, и предложил:
– А давайте я наряжу, пока вы чай завариваете…
Не дожидаясь отказа, он вскочил и принялся ловко расправлять слежавшиеся елочные лапы. Ирина сидела молча и заваривать чай не пошла — он еще будет распоряжаться! Профессор стал бережно доставать из стоявших рядом коробок игрушки, дождь.
Ирина не удержалась и подошла посмотреть. Она с детства особенно любила этот момент доставания игрушек, подзабытых за год и оттого особенно дорогих, как старые друзья, с которыми давно не встречался. Гирлянды из разноцветной фольги переливаются так, что невозможно не улыбнуться им в ответ — да-да, я поняла, что наступает праздник! Вот этой белочке из фольги точно лет сорок, она была всегда, сколько Ирина помнила себя и Новый год. А этот шикарный заснеженный домик они покупали в прошлом году с Юлькой, хотя игрушек и так полным-полно, устанешь вешать…
– У вас нитки есть? — отвлек ее от воспоминаний развернувшийся вовсю гость. — Лучше черные или зеленые. А можно канцелярские скрепки. У вас есть скрепки?
– О господи, скрепки-то вам зачем? — вздохнула Ирина, мысленно уже покорившись неизбежному. Вообще-то он прав, конечно, этот ненормальный профессор: Новый год есть Новый год, и надо его встречать как полагается, а не прятать голову в песок.
– Как, вы не знаете?! Несите, несите, я вам покажу, — уже распоряжался профессор. — Вот, смотрите: разгибаете, сюда игрушку, а этим концом за ветку… Да нет же, не этим, маленьким, за игрушку, а большим — за ветку, — строго прикрикнул он на Ирину. — Давайте тогда уж вы будете разгибать скрепки и подавать мне игрушки, какие я скажу, а я — подвешивать. У меня лучше получится.
Ничего не возразив на такое нахальное во всех отношениях заявление, Ирина решила довериться профессионалу и незаметно для себя увлеклась процессом. В четыре руки они быстро нарядили елку. Отойдя на шаг, вместе принялись любоваться результатом.
– Здорово у вас получилось! — честно признала Ирина.
– А где гирлянда? — требовательно спросил профессор, очевидно не вполне довольный результатом.
– Не знаю, где-то там. Может, не надо? И так красиво!
– Ни в коем случае! — категорически возразил новоявленный дизайнер. — Гирлянда совершенно необходима, это очень важно. Когда в комнате темно и горит елка — это самое прекрасное, что может быть в новогоднюю ночь. Темно, уютно, сказочно — как в детстве… там за окнами мороз, а нам до него нет никакого дела… Обязательно нужна гирлянда… Вот, почти готово!
– Как здорово у вас получается, — искренне похвалила Ирина.
Профессор отошел в сторонку, полюбовался проделанной работой и с чувством выполненного долга уселся на диван — уже не бочком, а как полагается.
– Мы с мамой всегда наряжали елку, обязательно живую, чтобы пахло хвоей, — улыбнулся он. — Сейчас многие предпочитают синтетические, как у вас, даже специальные ароматизаторы продают, чтобы от этой пластмассы хвоей пахло, но это все не то. Мама говорила, что в настоящем доме должна быть настоящая елка, без подделок. А еще мы с мамой каждый год делали несколько новых игрушек, знаете, из бумаги, из фольги, можно из яичной скорлупы или вот коробочек из-под йогурта — у нас целая коробка таких самоделок накопилась, большая.
– А ведь мама вас, наверное, ждет, волнуется? — осторожно поинтересовалась Ирина.
– Мама умерла в прошлом году. За две недели до Нового года. Но я успел купить елку. Мама уже давно не вставала, и я не стал относить елку на балкон, на мороз, как мы всегда делали. Я поставил ее на табурет в углу, как обычно, и нарядил. Мама смотрела и улыбалась. Она умерла двадцать четвертого декабря. Елка стояла долго-долго, до марта, иголки почти все осыпались, и когда я стал ее убирать — только тогда я на самом деле понял, что мама умерла. Что ее больше нет. Будто еще одни похороны…
– Простите…
– Нет-нет, это вы меня простите, бога ради! — стряхнув минутное оцепенение, виновато воскликнул профессор и стал собой прежним.
