– А сколько? – заинтересовалась Ба.
– Десять! – отрезала Ольга Антоновна. – И три года, как хор закрыли. Жаль.
– И хорошо. А то мы бы все пели, дуры старые. Ладно бы пели, так еще и выступали, народ смешили, – махнула рукой Ба.
– А чего? – вскинулась подруга. – И выступали, и хлопали нам как – помнишь? Нет, я выступать любила. И когда ты пришла, а тебя Константин Робертович в двух песнях вместо меня солисткой сделал, я тебя готова был живьем съесть! Вот, думаю, карга старая, а туда же, выступать лезет!
– Ну карга – ладно, все-таки я тебя на восемь лет старше. Но пела-то я хорошо? – улыбаясь, уточнила Ба.
– Не лучше меня! – опять обиделась Ольга Антоновна, живо вспомнив старые интриги.
– Ладно, обе хорошо пели, – уже смеялась Ба, которую забавляли эти творческие разборки десятилетней, если верить подруге, давности. – Но ты – лучше.
Удовлетворенно кивнув, Ольга Антоновна принялась разливать ликер по рюмкам, приговаривая:
– И не хухры-мухры, а этот… как его… говорили же мне… совсем памяти нет! И написано не по-русски… «Бейлис», вот! Знаешь, сколько стоит?!
– Не имею представления. Дорого, наверное… Дочь принесла? – поинтересовалась Ба. – Праздник, что ли, какой?
– Мой любимый класс приходил! – расцвела в улыбке подруга. – Выпуск семьдесят пятого года. Я же тебе рассказывала. Каждые пять лет собираются и меня не забывают. А знаешь, какие там люди! Директор завода, два генерала, наш областной министр культуры и трое учителей начальных классов – ты понимаешь? Пять человек за границу уехали, один такой…
– Погоди-погоди, – остановила ее Ба. – Я вот как раз про министра и хотела спросить.
– Опять за кого-то хлопочешь? – не удивилась подруга.
– Сосед у меня есть, хороший художник. Алексей Пустовалов – может, слышала?
– Знаю, у меня и книги его есть. Хороший. А что с ним?
– Беда у него, – вздохнула Ба. – От него жена ушла. Он пьет. Творческий кризис. Я в Союз художников звонила, они говорят, что раз он взносов не платит, им наплевать. А откуда у него деньги?
– Надо же! – заволновалась подруга. – А как помочь-то?
– Выставку ему надо устроить. Сама знаешь – работа что угодно лечит. Давай твоего министра подключим? Он как – ничего?
– Она, – поправила Ольга Антоновна. – Хорошая девочка. Я с ней обязательно поговорю. Сегодня же. Они все мне говорят: «Ольга Антоновна, звоните в любое время!»
– Вот-вот, поговори, – закивала Ба. – Если можно помочь человеку – надо помочь. Я вот еще тебе рисунки его принесла, отдай этому… этой министру. Смотри сама – ну разве тут можно не помочь?
Подруги выпили по рюмочке, восхищенно поахали над картинами, вспомнили общих знакомых и, перебрав множество тем, Ба вспомнила о своих делах.
– А ты знаешь, Оля, нас ведь сносить собираются.
– Да ты что?! Не имеют права, вы же – памятник архитектуры! – всполошилась Ольга Антоновна. – И куда тебе переселяться? Ты же тут сколько живешь?
– Левушке девятнадцать… почти двадцать лет, значит, – подсчитала Ба.
– А я в этом доме – всю жизнь! – похвасталась подруга. – Родителям комнату здесь дали, когда мне три года было.
– А я еще помню, как здесь стройка шла. Такой котлован был! – на правах старшей похвасталась Ба. – Мы с мальчишками лазали.
– Я отсюда ни за что не уеду, я в другом месте помру сразу… Ой, извини. А что, это уже точно? И ничего сделать нельзя?
– А что тут сделаешь? Говорят, по генеральному плану будут нашу улицу расширять, и дом мешает.
– Погоди… – наморщила лоб Ольга Антоновна. – У нас лет десять назад хотели третий корпус сносить, ну вот тот, напротив, – махнула рукой в сторону окна Ольга Антоновна. – Мол, ветхий он, капремонт дороже встанет. Так мы стали писать везде, жаловаться, жильцы в суд даже подавали. И выиграли! А знаешь почему?
– Почему? – оживилась Ба.
– Потому что мы – памятник! – гордо сказала подруга. – Городок чекистов – памятник конструктивизма. Направление такое в архитектуре.
– Да знаю, дальше давай рассказывай, – поторопила Ба.
– А памятники сносить нельзя. Закон такой есть. Видела, у нас табличку на доме – «Охраняется государством»? Вот. И ваш дом – тоже памятник конструктивизма. Да погоди, я тебе статью найду, где-то у меня была. Тогда про нас много писали, и телевидение из Москвы приезжало, у меня интервью брали. Ну и у других, конечно.
Кряхтя и охая, Ольга Антоновна при деятельной и заинтересованной помощи Ба взгромоздилась на стремянку и после долгих изыскательских работ на верхней полке встроенного шкафа извлекла на свет божий папку с завязками, на которой было написано аккуратным учительским почерком: «Наш Городок чекистов». Из папки она достала несколько пожелтевших газетных вырезок, бумаг с печатями и писем со множеством подписей.
– Вот, смотри! – Едва отдышавшись, Ольга Антоновна водрузила на нос очки и прочла вслух: – Интервью с профессором из архитектурной академии. Вот он тут говорит: «Характер социально-экономических преобразований в стране в начале тридцатых годов и масштабы строительства в городе обусловили возникновение и развитие новых стилистических направлений и сформировали тот полный типологический состав построек, который определил впоследствии уникальность наследия архитектуры конструктивизма в Свердловске. Преобладавшая в это время в городе архитектура конструктивизма возникла и развивалась во взаимодействии с 200-летней историко-архитектурной средой, оказавшей влияние на формирование ее специфических особенностей…» Поняла?
– Нет, – честно ответила Ба. – Ни слова.
– Да ну тебя! Ладно, возьмешь домой, почитаешь. Смотри, тут еще: «Вызывает интерес архитектурная символика сооружений, использующая имитированные в строительном материале транспортные средства (корабль, самолет)». Ну, главпочтамт наш построен в виде трактора, киностудия – как корабль, на крыше клуба ДОСААФ самолет стоит, а гостиница «Исеть» сверху выглядит как серп и молот… Хм, хотя я бы ни за что не подумала. Мода тогда такая была. Теперь поняла? Ваш дом – самый настоящий корабль. Надо доказать, что вы – тоже памятник, и тогда не снесут.
Домой Ба пробиралась уже в сумерках, прижимая к груди драгоценную папку с завязками. «Ничего, мы еще повоюем», – бормотала она, адресуясь неизвестно к кому.
Поднявшись на свой второй этаж, Ба остановилась посреди коридора, с трудом переводя дыхание. Да, пожалуй, прав Левушка, по-хорошему надо бы прогулки отложить до весны, потому что таскать на себе сапоги и шубу ей не по силам. Но, с другой стороны, она же не медведь, чтобы сидеть в берлоге, да и жизнь зимой не останавливается. Но к Пустовалову Ба уже не пошла, хотя и очень хотела его обрадовать. Ничего, завтра прямо с утра… Пока она искала в сумке ключи, внизу хлопнула железная входная дверь, да так, что стены заходили ходуном.
