– Левушка, оставь это, – одернула его Ба. – Человеку плохо, а ты хиханьки.
– А я что? Я пожалуйста, – выразил готовность Левушка. – Могу ей блокаду поставить. У меня есть.
– Золотой мальчик, – удивилась Ба. – И для кого ты все это держишь, скажи на милость? Ты же знаешь, что у меня есть все, кроме остеохондроза и желания лечиться твоими методами?
– На всякий случай. Так что – делать блокаду?
– Пойдем посмотрим. Там решим, что и как. Герман Иванович, голубчик, вы посидите тут десять минут, я дверь закрывать не буду, вернусь, и мы продолжим. Все это очень интересно.
– С превеликим удовольствием, – обрадовался Герман Иванович, которого звонок Галины прервал на самом интересном месте – он как раз подробно объяснял Ба, как пользоваться мышкой, и собирался удивить и без того восхищенную его познаниями аудиторию ответом на коварный вопрос – как обойтись без мышки, если мышки нет. – Если вам и в самом деле интересно, то я буду счастлив продолжить.
Ба пододвинула к Герману Ивановичу вазочку с вареньем и, оставив соседа в обществе его драгоценного ноутбука, отправилась вместе с внуком к Галине. Увы, Левушка был недалек от истины: Галина сидела в кухне на полу, неестественно изогнувшись и держась за поясницу, и материлась так, что посуда на сушилке жалобно позвякивала. История болезни в ее изложении выглядела следующим образом:
– Я,, пришла с работы… Там ведра,, поднимала, и ничего… А тут,, чайник со стола переставила и…! Ни встать, …! Ни сесть, …! Хорошо, что телефон,, рядом оказался. А то бы тут и сдохла, как …! А мне завтра на работу, – тут Галина всхлипнула и замолчала, переводя вопросительный взгляд с Левушки на Ба и обратно.
– Крутой фольклор! – оценил Левушка.
Ба только махнула рукой и, присев рядом с Галиной, стала осторожно ощупывать ее спину, медленно передвигая пальцы от шеи к пояснице. Когда исследование уже приближалось к концу, Галина дернулась и сообщила:
– Б…! Вот это самое место и есть. И жопа набок.
– Не жопа, а таз, – хладнокровно ответила Ба. – Все, заканчивай. Еще одно слово вставишь из своих любимых – будешь тут одна сидеть и сама себя слушать. А нам с Левушкой охоты нет. Понятно?
– Понятно, – жалобно проскулила Галина. – А чего теперь делать-то?
– А чего делать? – вздохнула Ба. – Лежать. Мазь втирать.
– Сейчас принесу, – деловито откликнулся Левушка. – Обезболивающее и противовоспалительное. У меня есть.
– Да, принеси, пожалуйста, – кивнула Ба. – Нормальный остеохондроз, ничего страшного. Его лечи – не лечи, неделю как минимум пролежишь. Хотя лечить, конечно, надо. Левушка, еще таблетки принеси.
– Да знаю, – уже из прихожей откликнулся внук.
– Соображает, – погордилась Ба, убедившись, что внук ее не слышит. – Хороший будет врач. А спать тебе надо на жестком. Кровать не подойдет, видела я твою кровать – сетка до пола. Диван. Да, диван в самый раз. Сейчас Левушка вернется и все, что надо, сделает. Если уж тебе невтерпеж, то и укол поставит. А я пойду Женю позову, она тебе постель на диване постелет, ты ей покажешь, где у тебя что лежит. Теперь давай повернись, вот так, тихонечко… Я посмотрю…
Ба нагнулась над Галиной и сильно нажала большими пальцами ей на поясницу. Галина охнула и открыла было рот, но спохватилась и только закусила губу.
– Вот и молодец, – похвалила ее Ба. – Теперь хоть до туалета сама дойдешь. А вообще лежи. Я тебе завтра врача вызову.
– На х… то есть зачем мне этот врач? Я никогда в жизни… – заверещала Галина.
– А больничный тебе нужен? Вот именно. Ты же теперь в приличном месте работаешь, без этого нельзя. Ну ладно, вон Левушка идет, а меня Герман Иванович ждет, мы с ним чай не допили.
– Ну, что там? – с неискренним интересом спросил Герман Иванович вернувшуюся Ба. – Лев прибегал, я уж у него не стал спрашивать.
– Да ничего страшного, он справится без меня. А у Галины обычный приступ остеохондроза, – сообщила Ба. – Герман Иванович, голубчик… Вы на Левушку не сердитесь. Уж пожалуйста. Мы с ним поговорили, он все понял. Больше ничего подобного не повторится, я вам обещаю… Мальчик влюблен и не знает, как с собой совладать. Беспочвенная ревность… Это бывает, если вы помните.
Вместо ответа Герман Иванович длинно вздохнул и поверх компьютера уставился в светлую даль.
– Герман Иванович, вы уж простите меня великодушно… – вдруг решилась Ба. – Если не хотите – не отвечайте. Но вы тоже очень изменились с тех пор, как появилась Женя. Вы… Какие у вас планы относительно Жени?
– Да какие планы? – опять вздохнул Герман Иванович. – Поживет у меня, пока я ей не надоем. А потом… Она девушка самостоятельная. И без меня бы не пропала, наверное. Но мне так приятно ей помочь. Если вы предполагали, что у меня относительно Жени какие-то… ну, в общем, намерения, – вдруг смутился он, – то боже упаси! Конечно, есть такие мужчины, как правило, богатые и знаменитые, которые будто две или три жизни живут. Жены состарятся, дети вырастут, они женятся на молодых и начинают все сначала. Но я, увы, не богат и не знаменит. Не чувствую в себе сил начинать жизнь заново. Я свою прожил вместе с Наташенькой, а сейчас так… доживаю. И то, если бы не вы, Елизавета Владимировна, я бы не знаю, как я жил бы после смерти Наташи. И потом… Я ведь прекрасно понимаю, что нет во мне ничего интересного для молодой девушки. Разве что квартира. Так я ее Женечке и так решил оставить, если она ей понадобится. Иван согласен. Но вы знаете, только познакомившись с Женей, я понял, почему вы всем помогаете – мне, Галине, Алексею Николаевичу, Левушке. Ну, то есть про Левушку понятно, своим положено помогать, как же иначе. Но чужим? Оказывается, это такое счастье – помогать! Я не понимал раньше.
– Вы совершенно правы, Герман Иванович, – кивнула Ба, задумчиво болтая ложечкой в чашке с остывшим чаем. – Я это делаю из чистого эгоизма. Я старше вас, Герман Иванович, на целых… ей-богу, не вспомню сейчас, сколько лет, к тому же в нашем с вами возрасте год идет за десять. И давно уже поняла, что с годами мы как бы перестаем существовать для окружающих. Будто становимся прозрачными. Вы же наверняка замечали, как молодежь смотрит на нас в транспорте – как сквозь стекло, чтобы место не уступать. И чтоб вообще от нашего вида не расстраиваться. В детстве мы нужны родителям, потом друзьям, мужьям или женам. Детям. На фронте я нужна была раненым и больным, когда работала врачом – пациентам. Потом вот племяннице пригодилась, Валентине, потом Левушке. И все уходило постепенно. Теперь у меня только Левушка. Но и для него я скорее теперь уже обуза. Он мальчик самостоятельный, ему трудно жить со старухой. Молодые не должны подолгу жить рядом с немощью, с болезнями, с близостью ухода. А я, помогая людям – пусть они здоровее и моложе меня, но у них и проблем больше, – я становлюсь более видимой. Я почти нормально существую. Поверьте, это помогает.
– Елизавета Владимировна! Вы настоящий философ! – с чувством произнес Герман Иванович, и по выражению его лица было понятно, что это самый высший комплимент из всех возможных. – Не то что я… Знаете, я много думал о том, что произошло. Пожалуй, Лев прав. То есть не прав по форме, а по сути, я думаю…
