Ужин они заказали в купе, на этот раз он расплатился, не спрашивая Лериного согласия, опять как-то по-свойски. Когда совсем стемнело и читать стало затруднительно, а смотреть в окно глупо, Лера поднялась:
– Спасибо вам! Я пойду..
– Скажите, что вас больше обидит: если я попрошу вас остаться или пожелаю вам спокойной ночи? – изучающее глядя на нее, спросил сосед.
Лера секунду помолчала, оценивая новый поворот сюжета, и кивнула:
– Я останусь.
Под глупой гавайской рубахой он оказался очень приятным на ощупь, твердым и теплым, от него пахло мылом, водой и едва уловимо дорогим одеколоном. В кратковременных вспышках пролетающих мимо фонарей Лере показалось, что его тело было загорелым (она очень любила загорелых мужчин, они априори выглядели гораздо сексуальнее своих бледнолицых собратьев), зубы – неестественно белыми, будто фарфоровыми. Очки он так и не снял, и это мешало Лере, потому что, когда она прикасалась к его приятно коловшей ладонь небритой щеке, все время натыкалась на мерцавшую в темноте дужку оправы, в конце концов она сняла с него очки и, потянувшись, пристроила на столик. Он смешно сощурил глаза, и Лера почувствовала, как от этого уходит ее зажим. Она всегда деревенела за кулисами, но, едва шагнув на сцену, будто сбрасывала, раскалывала ледяной панцирь – и летела свободно. Здесь было то же самое. И роль, которую сегодня Лере пришлось играть так неожиданно, угадывая и импровизируя на ходу, оказалась, что называется, ее ролью.
Угадывать и импровизировать с ним было легко. Лера всегда чувствовала партнера, а он делал все уверенно, без суеты и неловкости, как будто они были любовниками уже давно. Лера просто подчинилась ему, как хорошему партнеру в танцах. Так она на третьем курсе сдавала с Андреем экзамен по танцам. Где прогуляла из-за сына, где проболела – словом, могла и на тройку не натянуть, а педагог был требователен и даже придирчив. «Слушайся меня, – сказал ей тогда Андрей. – Расслабься, почувствуй меня – и все будет как надо». Они тогда сдали на пять, и ее еще ставили в пример – вот, мол, талант не прогуляешь. Чем-то ее новый знакомый был похож на ее бывшего мужа. Но способность к анализу быстро улетучилась из Лериной головы. Остались только перестук колес, покачивание вагона, редкие промельки огней и его руки, его дыхание, шепотом произнесенные слова, о которых она постарается не вспоминать утром, но сейчас, ночью, они действовали на нее как наркотик.
Под утро она бессовестно и сладко заснула, совершенно не интересуясь мнением своего спутника на сей счет. Он разбудил ее, когда за окном уже занимался серый рассвет. Лера открыла сонные и непонимающие глаза.
– Знаешь, что мы упустили? – серьезно спросил он.
– Нет, – сразу просыпаясь, насторожилась Лера.
– Я не спросил, как тебя зовут.
– А разве мы перешли на ты? – церемонно, как герцогиня на приеме, осведомилась Лера, садясь на полке (спинка прямая!), и повыше натянула простыню.
– Да. Примерно в два ночи.
– Ну тогда сохранять инкогнито не имеет смысла. Меня зовут Лера, – дурачась, протянула ему ладошку ковшиком Лера.
– Валерий, – без улыбки ответил он, церемонно пожимая протянутую ладонь. И, реагируя на ее изумление, добавил: – Но в столбняк от этого известия впадать некогда. Через пятнадцать минут будем в Питере.
Лера стремительно оделась, путаясь в джинсах и пуговицах рубашки, кое-как пригладила волосы и бросилась в свое купе, по дороге едва не налетев на лысоватого мужичка, торчавшего в коридоре с сумкой наготове, – вагон сильно качало из стороны в сторону, и они втроем с сумкой едва разминулись. Лерино купе оказалось запертым изнутри. Мимо окна уже проплывали городские многоэтажки. Соседка открыла не сразу, с порога окатив Леру волной презрения и праведного негодования. Поджав губы и не говоря ни слова, она наблюдала, как Лера лихорадочно рассовывает вещи по карманам сумки и пытается по возможности привести в порядок лицо и прическу. Результат получился неутешительный, что соседку несколько успокоило. А когда Лера заметалась по тесному купе в поисках куда-то запропастившегося мобильника, на лице соседки даже промелькнула удовлетворенная улыбка. На четвереньках исследовав пол и перебрав подушки на своем диване, Лера была вынуждена вновь отправиться в первое купе. Валерий распахнул дверь мгновенно, как будто ее ждал. Он был уже одет, и его прическа пострадала куда меньше Лериной, не могла она не отметить эту досадную несправедливость.
– Я потеряла мобильник, – оглядываясь по сторонам, сообщила Лера. – Там все обшарила. Наверное, он тут, у вас.
– У тебя, – поправил Валерий. – Но я не видел, когда собирался. Позвони с моего, так проще.
Он протянул Лере телефон, она не сразу поняла, как с ним обращаться. Тогда Валерий взял телефон у нее из рук, под диктовку набрал номер, и через пару секунд из-под полки раздалась мелодичная трель. Лера схватила свое сокровище. За окном уже тянулся перрон Ладожского вокзала.
– Спасибо, – глупо сказала она и дернула в сторону дверь купе.
– Пожалуйста, – спокойно ответил Валерий. – Тебя встретят в Питере?
– Да. Сын, – неохотно ответила Лера. Вот уж это его совершенно не касалось. – Ну я пойду. Пока.
Кончиками пальцев Лера прикоснулась к рукаву его пиджака, чтобы разрядить неловкость момента, но он перехватил ее руку и поцеловал – как-то странно, в ладонь.
– Пока, – согласился Валерий, и Лера ушла. Он подхватил стоявшую на полке сумку и вышел из купе вслед за Лерой. Поезд уже тормозил, он подождал в тамбуре, пока проводница откроет дверь, и вышел из вагона первым, как будто очень спешил.
Но, отойдя немного в сторону, Валерий встал за одну из колонн, на которых держалась крыша перрона, и стал наблюдать за царившей вокруг суетой. Подъезжали носильщики с тележками, водители, промышлявшие частным извозом, предлагали свои услуги, пассажиры радостно выбирались из надоевшего вагона и висли на встречающих. Со своего места он видел, как в дверном проеме появилась Лера, а за ней ее соседка с каменным выражением лица. Но Лера не заметила ни соседки, ни предназначенного лично для нее выражения, потому что, как только она ступила на перрон, ее схватил в охапку лохматый парень в безразмерной розовой футболке с надписью «Fuck pink color» и съезжающих с тощей попы штанах с заплатками и металлическими цепями. Лера тут же уронила сумку, и парень уткнулся ей носом в плечо, как ему это удалось – непонятно, потому что он был выше Леры на две головы. Лера теребила его волосы, гладила по плечу, целовала быстрыми прикосновениями, и Валерий, на которого эта милая семейная сцена произвела почему-то совершенно обратное должному впечатление, отвернулся и без всякой на то необходимости протер очки чистым носовым платком. Когда он закончил эти манипуляции, парень в сползающих штанах уже забросил ремень сумки на плечо и тащил Леру по перрону, что-то громко рассказывая и размахивая свободной рукой, как ветряная мельница.
Вот так. Ее встретил сын. Она приехала к сыну, и мальчишка счастлив безмерно. Он наверняка скучал без нее. Сначала радовался свободе и самостоятельности, а потом начал отчаянно скучать. Сколько ему? Лет шестнадцать-семнадцать, не больше. А ей не дашь больше тридцати. И тело у нее двадцатилетней девочки, гибкое и послушное, с нежной, сияющей даже в темноте кожей… И Валерий Анатольевич, видавший виды мужик почти сорока лет от роду, вдруг почувствовал, как от этих воспоминаний у него на пару градусов подскочила температура (в старинных романах в таких случаях отмечали – «героя бросило в жар»). Это было странно и непривычно. И очень ему не понравилось. Он не мальчик, чтобы приходить в телячий восторг от таких картинок. Это было просто приключение, не более того, сказал он себе. И ему нет никакого дела ни до нее, ни до ее сына.
