– Да, Вика, я слушаю, – вполне будничным голосом ответил Валерий, у которого на самом деле с утра все валилось из рук, и он постоянно таскал за собой сотовый, внушая бездушному аппарату мысль соединить его с Викой. Хотя перспективы у него были, прямо скажем, призрачные, но бездействие и неопределенность угнетали еще больше. Теперь-то он понимал, как чувствовал себя старик фельдмаршал Кутузов, отдавая приказ сдать Москву. Хреново, в общем, чувствовал. Хотя армию при этом сохранил.
– Ну что ты молчишь? – поторопил он трубку.
– Если ты подпишешь бумаги, которые я тебе оставила, я скажу следователю, что действительно провела с тобой в аэропорту все это время, – выпалила Вика. – И еще один человек подтвердит, он тебя видел. А меня ждал.
– Это Рябинкин, что ли? – усмехнулся Валерий. – Где ты его откопала, дорогая?
Вика растерялась и замолчала – очевидно, инструкций на сей счет ей не дали. Потом спросила осторожно:
– А. откуда ты знаешь?
– За тобой следили, – сообщил Валерий развлекаясь. – Ты хоть понимаешь, во что ввязалась? Вы же человека убили – это ты способна понять?
– Она проститутка! – обретая уверенность, ответила Вика – этот вопрос, судя по всему, обсуждался.
– А то, что это следствию без разницы, тебе не сказали? А ты теперь знаешь кто? Соучастница убийства.
– Я никого не убивала! – закричала Вика. – Я не знала, он мне все не так рассказал! И, если ты не замолчишь, я брошу трубку!
– Тихо-тихо-тихо! Бросит она. А денежки? Денежки-то вам нужны? Представь, если я не соглашусь, он ведь, дорогая, с тебя потребует оплатить заказ. У тебя таких денег точно нет.
– Если ты не согласишься, тебя посадят. Надолго, – отчеканила Вика, вновь обретая почву под ногами, эта часть ее речи, несомненно, была предусмотрительно прорепетирована. – Если ты не отдашь мне половину, тебя посадят, а уж тогда у тебя заберут все. И не делай вид, что ты этого не понимаешь!
– Может и такое быть, – согласился Валерий. – Спасибо, что хоть половины вам хватит, могли и все попросить. Ладно, давай встретимся и обсудим наши с тобой дела. Ведь если я тебе половину своих акций отдам, то мы с тобой, получается, будем партнерами, надо нам с тобой деловые отношения налаживать. Взамен любовных, родственных и прочих, – не удержался Валерий. – Ты же понимаешь, что часть моих акций – на аффилированных лицах и что тебе еще придется с антимонопольным комитетом разбираться. Опять же контрольный пакет… – продолжал он развлекаться, зная, что супруга в таких делах не разбиралась принципиально.
– Я с тобой встречаться не буду, – не дослушав, твердо заявила бывшая супруга и будущий деловой партнер. – Ты подписываешь документы, те, что я тебе оставила, отдаешь их моему адвокату, а он передает тебе мое письменное заявление. То же самое я скажу., мы скажем следователю – у меня повестка на завтра, на десять утра. Адвокат перезвонит тебе прямо сейчас.
– Ты меня боишься, что ли? – весело удивился Валерий. – Я женщин не убиваю в отличие от твоих подельников. Хотя ты права: раз ты теперь мой партнер, такой же, как и я, акционер, могу не удержаться. Давай своего адвоката. Только предупреждаю, пункт насчет пожизненного содержания я вычеркиваю: пополам так пополам, тогда и я с тебя содержание могу потребовать. Давай так, ты мне пять и я тебе пять, идет? – веселился он.
– Разговаривай с моим адвокатом, – облегченно выдохнула Вика. – Как он решит, так и будет, – и бросила трубку.
Валерий сидел еще какое-то время без движения, глядя на стену перед собой. Книжные полки, цветок в горшке, ряд стульев, дверь – и то же самое в обратном порядке. Очень интересно. В дверь просунулась озабоченная секретарша и сообщила, что «я уже минут пять вам звоню, а вы не слышите, а вам звонят по городской линии, говорят, вы ждете».
– Да. Жду. Спасибо, – кивнул, приходя в себя, Валерий и с удивлением посмотрел на свою руку, все еще сжимавшую телефонную трубку.
В начале декабря домой приехал Сашка. И не просто так, а в командировку, то есть приехал, как он выразился, «забесплатно», чем был горд неимоверно. Ему уже повысили зарплату, правда, на учебу времени оставалось все меньше, и Сашка после летней сессии собирался переводиться на заочное. Лера поняла, что отговаривать его бесполезно: за прошедшие месяцы сын вырос, изменился, привык сам, уже без оглядки на маму, принимать важные решения. Такое решение он и принял на третий день своей командировки домой: позвонил отцу и сказал, что «есть срочный разговор».
Андрей был готов примчаться немедленно, но Сашка загадочно ответил, что лучше встречаться не дома. Он приехал в театр и, забыв о своих таинственных и совершенно неотложных делах, долго рассматривал новых кукол, трогал, брал в руки, бережно сгибал и разгибал ручки-ножки, заглядывал в спящие серьезные личики.
– Папа, а почему у них, ну у кукол твоих, глаза всегда грустные?
– Не знаю, Сашка, получается так. Само получается. Я их такими вижу.
– Ну ты же вроде не пессимист, пап? – обнаружил свой словарный запас Сашка.
– Не нукай! – вставил Андрей.
– Ты веселый, – отмахнулся сын, – ну короче, когда как, а они у тебя такие вот, – и состроил унылую гримасу.
– Я веселый, – согласился Андрей, – но при этом пессимист. Знаешь, как у Губермана: «Если черпается счастье полной миской, если каждый жизнерадостен и весел, тетя Песя остается пессимисткой, потому что есть ума у тети Песи». Вот я как та тетя Песя.
Сашка долго хохотал и переспрашивал, чтобы запомнить, потом выяснял, кто такой этот Губерман, и страшно удивился, что дома есть его книжка, и не одна. Книжки Александр Андреевич не жаловал с детства, чем очень огорчал отца.
– Нет, пап, это классно! Это я честно прочту – здесь или с собой возьму. Да ведь я вот что, пап, по делу пришел, – спохватился новоявленный ценитель «гариков». – Раз у тебя «есть ума», давай придумаем, как с мамой быть. Она такая стала… ну на твоих кукол похожая.
Андрей вздохнул. Он и сам видел, что с Лерой неладно. После того увиденного по телевизору сюжета она, кажется, успокоилась, болтала с коллегами, приходила к нему в театр на «Гамлета», который тогда вымотал ему всю душу, и Лера успокаивала его, хвалила, поддерживала. Но Андрея трудно было обмануть: все это было только внешнее, хорошая мина при плохой игре. Он чувствовал, он видел – ей плохо. В Лере будто что-то сломалось, остановилось, остыло, превратилось в ничто – и с этой пустотой Лера живет, убеждая себя и окружающих, что все в порядке. Многие так живут, и она привыкнет. Она улыбалась, шутила, но Сашка был прав – похоже, ему передалась отцовская интуиция: глаза жили отдельно от хозяйки, они погасли и всегдашние солнечные зайчики из них исчезли. Но куклу, любую, даже безнадежно испорченную, Андрей мог починить, спасти, вдохнуть жизнь – Лера была живая.
– Я вижу все, Сашка. А что делать – не знаю. Это не от нас с тобой зависит.
Они помолчали. Сашка несколько раз искоса, украдкой взглянул на отца и наконец решился:
