Вот так женщины сами делают из себя старух, даже того не
желая. Ну зачем представляться по имени-отчеству? Ведь она могла сказать, что
ее зовут Еленой. А я почти ее ровесница. Но в таком возрасте она уже называет
себя по имени-отчеству. А Степан Григорьев — это, очевидно, ее отец? Он сидел
на стуле и напряженно смотрел на дочь, словно ждал от нее каких-то
распоряжений.
— Могу я поговорить с вами наедине? — спросила я у матери
Антона.
Наверное, она что-то почувствовала. Или поняла. Взглянув на
отца и дочь, коротко им приказала:
— Выйдите отсюда.
— Мама, мы опоздаем, — напомнила дочь. Очевидно, они куда-то
собирались.
— Анна, я тебе сказала, чтобы ты вышла, — повысила голос
мать.
Дочь рассерженно дернула плечами и вышла из комнаты. Следом
вышел и дедушка. Елена уселась на стул и показала мне на соседний.
— Зачем вы пришли? — устало спросила она. — Что вам нужно?
— Вы знали, что ваш Антон дружил с Константином Левчевым?
— Ну, знала. Что с этого? Нас и так уже измучили. Два раза
из милиции приходили. Как будто мой Антон в чем-то виноват.
— Никто его ни в чем не обвиняет. Но вы же должны понимать.
Пропал мальчик. Его родители сходят с ума. А ваш Антон с ним дружил.
— Ну и что? У него друзей много.
— Не говорите так, — мягко упрекнула я Елену. — Вы же
представляете, что чувствует сейчас мать Кости. Она сходит с ума.
— Мы в этом не виноваты, — с каким-то ожесточением отрезала
Елена. Ну почему она так неправильно реагирует? И вообще, почему она такая
озлобленная?
— Никто вас ни в чем не обвиняет. Но поймите, мне очень
нужно поговорить с вашим сыном. Может, ему известны какие-нибудь подробности
насчет Кости. У мальчиков обычно свои секреты.
— Никаких секретов у него нет, — ожесточенно произнесла
Елена. — Он ничего не знает. Все, что Антон знал, он уже рассказал в милиции.
Ничего большего не знает. И оставьте нас в покое.
У нее было какое-то отрешенное и одновременно упрямое
выражение лица. Я ничего не могла понять. Почему эта женщина не хочет мне
помочь? Почему вообще встретила меня с таким недоверием? Наверное, в милиции ее
Антону крепко досталось. Может, он вместе со своим другом принимал эту гадость
и в таком случае его, конечно, подозревают в первую очередь. И вообще, я не
уверена, что таким типам, как майор Сердюков, можно разрешать разговаривать с
подростками. Но я пришла только для того, чтобы попытаться узнать правду про
Левчева. Мне нужно попытаться понять, что могло случиться с мальчиком.
— А вы знаете Константина? — спросила я у Елены. — Вы его
видели? Говорят, раньше он был одним из лучших учеников. Прекрасно рисовал. И
вдруг начал увлекаться наркотиками, перестал учиться, забросил рисование. Вы
его видели?
— Да, — тихо ответила Елена. — Конечно, я его видела. Он к
нам иногда заходил. Он и этот азер, как его зовут? Икрам, кажется.
— Азербайджанец?
— Да. Но мой отец был против их дружбы. Он считает неестественными
подобные отношения. А вот против Кости ничего не имел. Хотя и знал, что тот
полукровка.
— Я не совсем понимаю, при чем тут национальность мальчиков?
— У отца свои взгляды на это. Он прошел все горячие точки.
Был в Карабахе, Осетии, Дагестане, Чечне. Два раза был ранен, контужен. Ему
сейчас шестьдесят пять, и он уже давно на пенсии, но делами внука живо
интересуется. После Чечни мой отец вообще всех кавказцев терпеть не может. Даже
слышать про них не хочет. На базаре специально у них ничего не покупает. Ищет
только русских и украинских продавцов. Не любит он их. Я думаю, его можно
понять. Говорят, что после Отечественной войны многие вернувшиеся с фронтов не
могли даже слышать немецкий язык.
— Мне трудно такое понять. Извините…
— Наверное, трудно. Но у Кости ведь мать осетинка. А отец
болгарин. Мы знали про его родителей. Костя иногда к нам приходил. Они с
Антоном дружили. Такой воспитанный, хороший мальчик.
— Вы знали, что он наркоман?
— Потом узнала. Мой тоже немного баловался, но дед взял
ремень и хорошо прошелся по его спине. С тех пор Антон, по-моему, завязал.
— А почему не отец?
Кажется, я задала глупый вопрос. Елена помрачнела,
отвернулась. Потом глухо отозвалась:
— Отец с нами не живет.
Так вот откуда такое ожесточение. Теперь я начала ее
понимать. Конечно, ей тяжело. Очень тяжело. Как бы ни помогал бывший супруг. А
сейчас еще тяжелее в несколько раз. Дочери уже лет девятнадцать или двадцать, и
наверное, алименты на нее отец уже не выплачивает. А поднимать одной двух
взрослых детей очень трудно. Да еще и отец сидит у нее на шее.
Я взглянула на нее с пониманием и сожалением.
— Мы развелись восемь лет назад, — устало поведала Елена. —
Я переехала сюда к отцу. После смерти матери он жил один. Здесь четыре комнаты.
В двух жили наши, а в двух других — соседи. Мы выкупили у них эти комнаты и
сделали одну большую четырехкомнатную. Мне удобно, а дети стесняются. Говорят,
что в таких домах уже никто не живет. Может, и не живут. Зато просторные
комнаты и в доме всегда тепло. Он ведь из кирпича и камня построен. Сейчас дома
из панелей строят. И у нас два своих камина. Но вам, наверно, меня не понять.
— Почему? — возразила я. — Очень даже понимаю. Я тоже
развелась с моим первым мужем, который бросил меня с маленьким сыном.
Елена молча посмотрела на меня, кажется начиная что-то
понимать. Теперь я уже не была ей совершенно чужим человеком, адвокатом,
который пришел мучить ее сына, а такая же брошенная женщина, как и она сама.
— Трудно было? — вдруг спросила меня Елена.
— Нелегко, — призналась я, — но ничего. Справились. Самое
главное — не нужно все время держать на него обиду. И детям ничего про него
плохого не говори. Только хорошее, особенно сыну, — позволила я себе дать
совет.
— Антон все понимает. А его старшая сестра вообще не хочет
даже слышать про своего отца. И видеть его. Он несколько раз звонил, хотел
увидеться с ними, но дети отказываются. Мы ведь не просто с ним развелись. Он
как только стал главным инженером комбината, у него сразу появилась подруга.
Лет на пятнадцать его младше. Вот он к ней и ушел. А дети его простить не
могут. Эта особа только на несколько лет старше Анны. Стыд-то какой — связался
с малолеткой! Хотя та тоже себе на уме, сразу поняла, что его можно захапать со
всеми деньгами.
Обычная история последних пятнадцати лет. В молодости
мужчина женился на своей сверстнице. Вместе с ней растил детей, делал карьеру.
А когда ему исполнилось сорок лет, он достиг пика своей карьеры. В последние
десять—пятнадцать лет у многих к тому же появились шальные деньги. И бывшие
жены, уже состарившиеся вместе с ними, перестали их устраивать. Им понадобились
молодые супермодели. Желательно лет на двадцать или тридцать моложе. Поэтому
стали бросать своих жен, брать вместо них вот такие «модели», не понимая,
какими обреченными будут чувствовать себя в старости. Ведь они, по существу,
покупают себе новую любовь и новую семью. А как только здоровье или деньги
начнут уплывать, рассчитывать на понимание новой жены не придется. Старая осталась
бы с ними до конца. Новой нужен только здоровый и богатый. Нет, не так. Богатый
и здоровый. Вот так правильно.
