Сердюков достал пачку сигарет, вытащил одну, протянул ее
женщине, щелкнул зажигалкой.
— Значит так, — твердо заявила она. — Вы меня где-нибудь
прячете. Меня и моих детей. И от уголовной ответственности освобождаете. У вас
сейчас есть такие права. Я ведь не дура, газеты читаю. Есть специальная
программа защиты свидетелей, как в Америке. Нам с детьми ничего не нужно.
Своего любовника я уже давно бросить хочу. Он, как нашкодивший кот, налево
ходит, а потом ко мне заявляется за деньгами. В общем, все надоело. Перевезите
нас в любой город, куда-нибудь на юг, например в Ростов или Краснодар. И дадите
мне работу. Больше ничего не хочу. Только чтобы дети были сытые и здоровые. А я
вам всю эту «компашку» сдаю. Вот такие у меня условия.
Игнатьев и Сердюков переглянулись. Они явно не ожидали
подобного предложения.
— Я должен посоветоваться с руководством, — сказал Сердюков.
— Советуйся, — согласилась она.
— Лучше позвоним в Комитет, — предложил Денис Александрович,
— там есть такая программа. Они все проведут лучше нас.
— Я все равно должен доложить, — ответил майор.
— Обязательно, — согласился Игнатьев, — и я позвоню в
Комитет. Но учти, Хавренко, шутки закончились. Если ты нам сдашь какую-нибудь
мелочь, у нас ничего не получится. Мне нужны все «поставщики».
— Не дура, сама понимаю, что должна хорошую жизнь заслужить.
Ты думаешь, я ничего не понимаю? Я ведь верующая. И не смотри на меня такими
глазами. Гореть мне в аду тысячу лет, пока грехи свои не отмою. За каждого
мальчика, за каждую девочку, за каждую душу детскую. Все знаю и понимаю. Самой
давно надоело. Только вот прокуроры мною не занимались, такие злые, как ты. Я
ведь сразу поняла, что ты честный человек. Честные обычно бывают злыми и
бескомпромиссными. А воры у нас благодушные и расчетливые. Я их столько в своей
жизни повидала…
— Сейчас заплачу от умиления, — зло отреагировал Игнатьев.
Затем достал телефон, поднялся и отошел в сторону, чтобы поговорить с кем-то из
Комитета по борьбе с распространением наркотиков. Возможно, даже своему
младшему брату. Сердюков тоже поднялся и вышел из кабинета. Хавренко посмотрела
на меня.
— Как тебя зовут? Они сказали, но я не запомнила.
— Ксения. Ксения Моржикова.
— Ты действительно адвокат?
— Да.
— Пришла мне помочь?
— Нет. Меня попросили родители пропавшего мальчика
представлять их интересы в милиции и прокуратуре. Они с ума сходят, не знают,
куда он исчез. Ты не знаешь?
— Нет, конечно. Если бы знала, то сразу сказала бы. У тебя
дети есть?
— Сын.
— Здоров?
— В каком смысле?
— Колется? Или только нюхает?
— Нет-нет. Мне кажется, ничего такого нет.
— Следи строже, — посоветовала мне преступница, — сейчас
время плохое. За мальчиками нужен строгий надзор. Ты одна или с мужем?
— С мужем.
— Значит, повезло. Зарплата хорошая?
— Нормальная. — Не могу я ей рассказывать, что у меня такая
зарплата потому, что я работаю у самого Марка Борисовича.
— Тогда тем более повезло. А муж хорошо зарабатывает?
— Тоже нормально.
— Тогда рожай, — вдруг посоветовала она, — нельзя иметь
одного ребенка. Это неправильно. Как одна рука. Нужно хотя бы двоих. Или еще
лучше троих. Если бы у меня все иначе было, я бы пятерых родила. Вот видишь, не
сложилось. Стала я торговкой наркотиков. И не будет мне никогда прощения за
такое. Ни в этой жизни, ни в иной.
Я промолчала. За два дня я узнала о жизни больше, чем за
многие годы, проведенные в конторе Розенталя. Действительно, почему я не рожаю?
У Виктора нет детей. Глупо я себя веду. Почему я не рожаю второго? Если
сравнить мою жизнь с другими… Нет, не буду сравнивать, это страшно. Каждый день
буду Бога благодарить, что у меня все в порядке, и каждое утро, честное слово.
Какой же дурой я бываю, когда думаю, что у меня есть проблемы!
Игнатьев наконец повернулся к нам.
— Все в порядке, — сообщил он, — я, кажется, сумел
договориться. Они приедут через сорок минут. Если, конечно, не попадут в
пробку. И тогда мы сможем поговорить более предметно.
Глава 16
Хавренко курила. Я пристально смотрела на нее, чувствуя, что
все еще нахожусь под впечатлением ее речи. А как бы я поступила на ее месте?
Провинциалка, приехавшая в Москву, чтобы пробиваться любым способом. Оказалась
без денег и связей, без квартиры и друзей. Что бы я делала? Наверное, мне
пришлось бы еще хуже, ведь, судя по всему, раньше Хавренко выглядела гораздо
лучше меня. Согласилась бы я на интим, например, с Марком Борисовичем? Конечно,
он идеальный семьянин, но если бы он потребовал?.. Неужели я согласилась бы?
Или сразу же подала бы заявление на увольнение? И что мне нужно было делать в
августе девяносто восьмого, в том самом проклятом августе, который сломал
судьбы стольким людям? Уже позже я узнала, что некоторые банки заранее получили
сообщение о возможном дефолте. Представляете, как они на этом нажились? Если
заранее знать, что через несколько дней доллар будет стоить в четыре раза
больше, чем сегодня, что валютный «коридор» отменят и доллар взлетит до
небывалых размеров, можно скупить огромную массу долларов по шесть рублей, а
через несколько дней начать продавать их по двадцать четыре. Это же чистая прибыль
в четыреста процентов за несколько дней. Что там писал Маркс о такой прибыли? Я
человек не бедный, но когда думаю, какое количество людей пострадало во время
августовского дефолта, меня просто колотит. Я ведь тогда была совсем молодой
девочкой, и на мне эти финансовые потрясения не так отразились, как на других.
Зато они отразились на тысячах и миллионах таких, как Вера Хавренко. Чтобы эти
банкиры подавились своими деньгами! Они нажиты на таких страданиях и на такой
крови, что страшно представить.
Что могла сделать Хавренко, когда грянул дефолт, муж сбежал,
она осталась с двумя детьми, а все деньги пропали? Как она должна была
выживать? И как выживала бы я в ее положении? Не знаю. Наверное, сдохла бы от
голода, но наркотиками не торговала бы. А может быть, и торговала бы, если бы
увидела, что и мои дети тоже умирают от голода? Не знаю, просто не знаю, как я
себя вела бы. У каждого своя мера падения и своя планка нравственности. Я
сидела, вот так размышляла и молчала. Хавренко смотрела на меня, курила и тоже
молчала. Так прошло минут десять, пока наконец в комнату не вернулся Сердюков.
Уже по его виду я поняла, что ничего хорошего он не сообщит. Но думала, что его
новости касаются Веры, которую не хотят защищать высокие милицейские чины.
— Скоро сюда приедут сотрудники Комитета, — сообщил
Игнатьев, — я с ними договорился.
