— Когда?
— Пока не знаю, скажу, когда изучу ситуацию. Мне понадобится
автомобиль с водителем, чтобы немного поездить по городу. И уберите эту
дурацкую охрану. Вы прекрасно понимаете, что если бы я захотел, то давно ушел
бы от вас. Это не проблема.
— Думаю, да, — согласился Дзевоньский, — тем более что свои
деньги вы очень ловко спрятали. Мы не смогли их найти. Не подскажете, куда вы
их перевели?
— Не подскажу, пан Дзевоньский. Или лучше пан Юндзил? Это
моя страховка на случай, когда вы решите, что «мавр сделал свое дело»…
— Охрану я не уберу, но машину мы вам дадим. Можете ездить,
но будьте осторожны, не стоит привлекать ненужного внимания.
— Могли бы этого не говорить.
— Согласен. Я ценю ваш большой опыт, пан Шайнер. И готов
выслушать все ваши рекомендации.
— И мое последнее условие. Вы сказали, что второго шанса не
будет. С этим я могу согласиться. Поэтому мы всегда готовили два варианта. Основной
и резервный, на случай провала первого. Основной вариант будем готовить мы с
вами вдвоем. Резервный буду готовить я один. Вам придется мне поверить. И
выплатить еще половину суммы. Если не получится у ваших людей и мы провалим
основной план, то я задействую резервный вариант, о котором будет знать только
один человек. Я сам. Это абсолютная гарантия безопасности.
— А исполнители? — поинтересовался Дзевоньский. — Разве вам
не будут нужны конкретные исполнители? Как вы думаете осуществить свой план?
Каким образом? Или вы возьмете пистолет и пойдете в Кремль?
— Вы сами сказали, что цените мой опыт. Я уже догадался, что
вы работали в органах госбезопасности. Возможно, даже в разведке, пан Шайнер. И
были очень толковым специалистом. Вы знаете, чем я занимался в нашей бывшей
стране. Но вы даже не предполагаете, сколько на счету нашего отдела успешно
проведенных операций. Не можете даже себе представить. И никто об этом никогда
не узнает. Документы уничтожены. Свидетелей не осталась. Иногда мне бывает
обидно, что мир не узнал всех подробностей о работе моих сотрудников. Даже в
КГБ не было специалистов такого уровня. И столько успешно проведенных операций.
Но в финале мы проиграли из-за просчета наших политиков и из-за предательства
Москвы, которое я никогда и никому не простил. Вся моя жизнь изменилась. Я
потерял Родину, семью, работу, свою честь. Надо мной смеялись, объясняя, что я
всю жизнь служил ложным идеалам. — Гейтлер взглянул на огонь в камине и
негромко продолжал уже по-немецки. — Поэтому давайте договоримся так. Вам
придется мне поверить и не мешать. Я никуда не сбегу. Не потому, что вы мне так
нравитесь. Я хочу завершить мою карьеру самым громким делом в моей жизни. Хочу
поставить жирную точку и показать всему миру, что они слишком рано похоронили мою
страну и нашу разведку. Эндшпиль будет за нами. Это моя историческая миссия,
если хотите.
Наступило молчание. Дзевоньский молчал целую минуту, словно
раздумывая. И наконец произнес, тоже по-немецки:
— Я вам верю, генерал. Можете делать все, что считаете
нужным. Машину мы вам дадим. Разрабатывайте ваши варианты, я буду вам помогать.
Только на всякий случай хочу вас предупредить. Если вдруг вы решите все-таки
исчезнуть, мы не станем вас искать. У вас остались два внука в Берлине. И ваша
единственная дочь. Это гарантия вашей лояльности. Извините, что вынужден так
говорить, но я хочу быть искренним до конца.
Теперь целую минуту молчал Гейтлер. Его лицо превратилось в
каменную маску, но многолетняя закалка в органах разведки сказывалась. Он ничем
не выдал своего волнения. Две пары серых глаз снова скрестились. Они понимали
друг друга. Они слишком хорошо понимали друг друга. И только через минуту
генерал криво усмехнулся:
— Я ошибся, пан Дзевоньский. Вы не служили в разведке. Вы
работали в контрразведке. Наверное, выслеживали ваших перебежчиков. И ловили
всех инакомыслящих. Если бы вы работали в разведке, вы наверняка знали бы, как
важно устанавливать доверительные отношения со своим подопечным. Но метод
шантажа и угроз вам более привлекателен. Будем считать, что я принял к сведению
ваши слова. Не нужно было мне об этом говорить. И все-таки, коли вы сказали, я
запомню ваши слова и приму их к сведению. А теперь покажите мне мою комнату,
где я могу переодеться и начать работу.
Россия. Москва. 20 ноября, суббота
В Москву Дронго прилетел накануне днем. И сразу заперся в
своей квартире, чтобы просмотреть все материалы и попытаться понять, насколько
велика опасность, о которой его предупредил Хеккет. Он работал всю ночь
напролет, стараясь ответить себе на несколько вопросов.
Первый был о самом Хеккете. Ведь вполне вероятно, что за
этим крылась его попытка таким необычным способом отомстить его возможным
конкурентам или врагам. Хеккет мог попытаться подставить своего конкурента под
подозрение российских спецслужб. Такой вариант нельзя было исключать.
Однако Хеккет, на взгляд Дронго, был достаточно умным
человеком, чтобы не понимать, что такую игру рано или поздно разоблачат.
Тогда неизбежно возникал второй вопрос: кто стоит за
Дзевоньским, прибывшим в Лондон? Судя по сумме гонорара, который предлагали
Хеккету, это очень серьезные люди с огромными возможностями для осуществления
их плана.
К вечеру двадцать седьмого октября Дронго наконец принял
решение и тут же позвонил своему старому знакомому — бывшему полковнику Первого
Главного Управления, много лет проработавшему за рубежом в Канаде, США,
Великобритании, а затем вышедшего на пенсию, но сохранившего прежние отношения
с сотрудниками управления.
Владимиру Владимировичу, по странному совпадению полному
тезке президента страны, пришедшего к власти пять лет назад, было уже за
семьдесят. Теперь старый разведчик, с которым Дронго дружил уже более десяти
лет, ходил с палочкой, у него часто болели ноги, однако он сохранял
удивительную ясность ума и проницательность, основанную на большом практическом
опыте. Старик часто выступал в роли своеобразного связного между спецслужбами и
Дронго.
Как всегда, Владимир Владимирович, кажется, не удивился
звонку Дронго, почувствовав, что произошло что-то чрезвычайно важное, и
пригласил его к себе. Дронго приехал в половине десятого вечера, поднялся в
знакомую квартиру. Владимир Владимирович жил один. Дронго всегда удивляло, что
старик открывал ему дверь почти сразу, словно точно знал, в какой момент он за
нею окажется. Будто ему кто-то сообщал о его передвижениях.
Они вошли в квартиру, прошли на кухню, где Владимир
Владимирович пил кофе. Гостю он предложил чай, зная, что Дронго не пьет кофе,
предпочитая элитные сорта чая. И специально держал для него такой чай.
— Что случилось? — осведомился старик, когда его гость
уселся за столик. — Последний раз, помнится, мы виделись с тобой в Риме, куда
мне пришлось вылететь, чтобы уговорить тебя вернуться в Москву. А теперь ты сам
прибежал. Догадываюсь, случилось что-то серьезное, иначе я не увидел бы тебя
так быстро. По-моему, у тебя на общение со мной своеобразная аллергия, которая
возникает сразу после наших встреч. Будто ты устаешь от моего общества. Или вообще
устаешь от своих дел, от окружающих тебя людей. Но раз ты оставил семью в Риме
и прилетел в Москву, значит, у тебя сейчас период одиночества. Ну, начинай,
рассказывай.
