Гейтлер сидел за столом и сосредоточенно жевал холодные
котлеты, когда на кухню вошел Дзевоньский.
— Хорошая еда, — одобрил Гейтлер. — Не понимаю, почему она
вам не нравится. Я думал, у всех славян одинаковый вкус. Вам должно нравиться.
— Вы еще и расист? — беззлобно заметил Дзевоньский,
усаживаясь напротив. — Не любите славян?
— Только в этом меня еще не обвиняли, — сообщил Гейтлер. —
Я, между прочим, вступил в партию в девятнадцать лет. И не выходил из нее до
самого последнего момента, пока мне не пришлось бежать из страны. А насчет
расизма, это правда. Я вас не люблю, герр Дзевоньский, но не как представителя
славянской нации, а как конкретного типа, который нанял меня на работу,
угрожает семье моей дочери и следит за каждым моим шагом.
— Обмен любезностями закончен, — отмахнулся Дзевоньский. — Я
все равно заказываю себе еду из города. У меня к вам есть один конкретный
вопрос. Зачем вам нужны были деньги, если вы их не трогаете? Чемоданчик с
деньгами стоит в вашей спальной комнате.
— А вы что, каждое утро их пересчитываете? — огрызнулся
Гейтлер. Затем подошел к холодильнику и открыл дверцу. — Кажется, у нас
закончилось пиво, — объявил он и выразительно посмотрел на Дзевоньского.
— А сосиски с капустой не хотите? — разозлился Дзевоньский.
— Я сейчас позвоню, и нам принесут ящик пива. У наших охранников холодильник
гораздо больше этого. Там две морозильные камеры. — Он достал телефон и набрал
номер. Попросил одного из охранников войти в дом и принести пива. Затем убрал
телефон и сообщил: — Сейчас принесут. Но вы не ответили мне насчет денег. Или
вы нарочно спросили о пиве, чтобы уйти от ответа?
— Ваша подозрительность делает вас похожим на параноика, —
пробормотал Гейтлер. — Я не трогал деньги потому, что мне они пока не нужны. Я
просил эти деньги не для себя. Они необходимы мне для конкретной операции. И
давайте на этом закончим. Больше не спрашивайте меня об этих деньгах. Когда
будет нужно, они исчезнут из дома.
— Предположим. Но вы здесь уже целую неделю. И пока я не
слышал от вас конкретных предложений. Кроме массы газет и журналов, которые вы
ежедневно привозите, никаких других изменений я пока не заметил. Или я
ошибаюсь?
— Неделя слишком короткий срок, герр Дзевоньский. Если
хотите, давайте перейдем на польский, чтобы я мог называть вас паном. У меня
пока нет никаких идей. Все слишком неопределенно.
— Семь дней, — напомнил Дзевоньский, — сто шестьдесят восемь
часов. И вы ничего не можете нам предложить?
— Не могу. И не делайте удивленного лица, Дзевоньский. Такие
операции готовятся по несколько месяцев.
Раздался звонок. Это охранник принес пиво и стоял перед
входной дверью. Охранникам было запрещено входить в дом. Дзевоньский поднялся,
вышел из кухни. Через минуту он принес упакованную связку пива и поставил ее на
стол. Гейтлер удовлетворенно кивнул, достал одну банку. Потом открыл ее,
наполнил кружку.
— Спасибо за пиво, — спокойно произнес он и продолжил
ужинать.
— Не за что. Я жду ваших пояснений.
Гейтлер не спеша разжевал последний кусок, выпил пива,
отодвинул тарелку, кружку.
— На кухне можно разговаривать или нам лучше вернуться в зал
с камином? — спросил он по-русски.
— Лучше у камина, — согласился Дзевоньский.
Гейтлер аккуратно сложил всю грязную посуду в посудомоечную
машину, включил ее. Затем, забрав банку пива, пошел в гостиную. Дзевоньский усмехнулся,
покачав головой. Немецкая педантичность его всегда восхищала.
Когда они уселись у камина, Гейтлер поставил банку на
столик.
— Будем говорить по-немецки, — решил он, — хотя если нас
прослушивают, они все равно найдут хорошего переводчика.
Дзевоньский не отреагировал на шутку.
— Мы уже договорились, что для нас самое важное — решить где
и когда нужно нанести конкретный удар. Проникнуть сквозь защиту его Службы
Безопасности и попытаться нанести удар в самое неудобное для них время. А для
этого мы должны хотя бы представлять, где такой удар можно нанести.
— Об этом мы уже говорили, — поморщился Дзевоньский. — Не
нужно объяснять мне такие азбучные истины. Я хочу знать, к какому выводу вы
пришли?
— Существуют пять факторов, определяющих мою работу, — начал
Гейтлер. — Первый — это определение момента, что, на мой взгляд, абсолютно
нереально сделать. Насколько я сумел понять, согласно их дипломатическим
стандартам, глава государства не встречает гостей в аэропорту и не провожает
их. Все встречи происходят в Кремле, проникнуть куда совершенно невозможно.
Если только не попытаться сбросить туда десант из нескольких террористов, что
тоже невозможно. Самолет не сможет пролететь над территорией Кремля, он туда
просто не долетит, а всех парашютистов перестреляют еще в воздухе.
Второй фактор — его охрана. Насколько я могу судить, там не
просто профессионалы. Это специальная служба, прошедшая особую подготовку,
имеющая своих аналитиков и отличное техническое обеспечение. Они вооружены
спецтехникой и другими чудесами нового века, о которых мы с вами даже не знаем.
Дзевоньский слушал молча. Он не совсем понимал, когда его
собеседник шутит, а когда говорит серьезно. Но внимательно слушал.
— Третий фактор, — невозмутимо продолжил Гейтлер, — это
невозможность определить время выезда «субъекта». Я внимательно прочел все
газеты за последние несколько месяцев. Специально проверял по Интернету. Иногда
глава государства появлялся в театре или на каком-то мероприятии, но никто не
знает заранее, где именно он может оказаться. Почти никто, за исключением его
начальника службы охраны и, возможно, руководителя его администрации.
— Вы считаете, что мы должны завербовать одного из них,
чтобы получить нужную нам информацию? — со злостью поинтересовался Дзевоньский.
— Или вы по-прежнему шутите?
— Четвертый фактор — это невозможность проведения операции в
другом месте. Для этого необходимо иметь точные маршруты передвижения нужного
нам лица, заблаговременно выехать в город, куда он собирается отправиться,
провести проверку на месте.
И наконец, пятый фактор — невозможность самого
террористического акта. К его самолету, поезду, машинам подобраться нельзя,
устроить засаду где-то по дороге — нереально, напасть в толпе — абсолютно
немыслимо, а проникнуть на охраняемую территорию Кремля — вообще невероятная
затея.
Гейтлер открыл банку пива и с удовольствием его выпил, затем
положил пустую банку на пол, рядом с собой и, взглянув на Дзевоньского,
насмешливо улыбнулся.
— Из всего вышесказанного становится ясно, что вся наша
затея обречена на провал еще в стадии своего зарождения. Никаких шансов у нас
нет. Ни одного. Сегодня он самый охраняемый человек в мире. Правда, может, есть
еще один такой человек — президент Соединенных Штатов. Или два, если считать и
премьера Великобритании. — Гейтлер опять улыбнулся и протянул руки к огню.
