— Конкретное лицо?
— Да, — кивнул он, — даже очень конкретное.
— Бизнесмен?
— Нет.
— Политик?
— Да.
— У него есть охрана?
— Да.
— Послушайте меня, мистер Дзевоньский. Если вы не хотите
разговаривать, то можете выйти из автомобиля. Я не обязан вытягивать из вас все
подробности. Итак, мне нужно знать, кто этот человек и когда? Остальные детали
мы сможем обсудить.
— Это достаточно известный политик, — пояснил Дзевоньский. —
У него собственная служба охраны и своя служба безопасности. И мы должны иметь
гарантию его ликвидации. При этом нужно иметь в виду, что второго шанса у нас
не будет. Все должно получиться с первого раза. Иначе нас моментально вычислят.
— Как интересно! — усмехнулся Хеккет. — Политик, которого
так охраняют, что после первого неудачного покушения нас всех тут же вычислят.
Если это президент Соединенных Штатов, то боюсь, у нас ничего не получится. Я
не берусь за такие дела, это слишком опасно и нецелесообразно. Я могу заработать
деньги и другим путем.
— Нет. Это не он, — ответил Дзевоньский, — хотя вы почти
угадали.
— Премьер Соединенного Королевства? Неужели вы хотите убрать
нашего милого Тони Блэра? Вы знаете, как его сейчас охраняют? После того как
Буш объявил его главным союзником Америки, он оказал ему ненужную услугу.
Террористы всего мира знают, что есть цель номер один — это сам президент
Соединенных Штатов. И цель номер два — это наш премьер-министр. Или я ошибаюсь?
Может, это наша королева? Может, вас нанял ее сынишка Чарльз, чтобы поскорее
стать королем?
Дзевоньский даже не улыбнулся. Он понимал, что Хеккет шутит
намеренно, чтобы проверить его реакцию. А тот в свою очередь понял, что поляк
разгадал его хитрость.
— Кто? — напрямую спросил Хеккет, и улыбка сползла с его
лица.
— Президент, — выдохнул Дзевоньский. Затем еще раз проверил
включенный скремблер и пояснил: — самой большой страны…
— Китай? — шепотом переспросил Хеккет. — Нет. Неужели… Вы
хотите сказать… Северная страна?
— Да. Россия.
— Ясно, — упавшим голосом произнес Хеккет.
Минуту они ехали в полном молчании. Дзевоньский терпеливо
ждал.
— Нет, — наконец решил Хеккет. — Это слишком рискованно. Я,
конечно, выполняю поручения моих клиентов, но не такие опасные. Это невозможно,
мистер Дзевоньский. Очень сожалею, но вынужден отказаться. Хочу еще несколько
лет попользоваться благами, которые дает мне цивилизация. Если я соглашусь на
ваше предложение, то должен буду исчезнуть из Лондона навсегда. И вообще из
цивилизованного мира. Меня ведь все равно вычислят. Но никакие деньги не
заменят мне этой оставленной жизни. Я берусь только за такие операции, которые
не могут осложнить моего нормального существования. Будем считать, что нашего
разговора просто не было. Я отказываюсь, мистер Дзевоньский. И думаю, вы
понимаете мои мотивы.
— Пять миллионов долларов, — отреагировал Дзевоньский. — Ваш
гонорар составит пять миллионов долларов.
— Зачем мне деньги на том свете?
— Восемь миллионов долларов, — прошептал Дзевоньский. От
напряжения у него на лице появились капельки.
— Это несерьезно. Том, остановите машину, — попросил Хеккет,
нажимая кнопку переговорного устройства.
Машина мягко затормозила.
— Десять миллионов, — предложил Дзевоньский. — Мы согласны
на любые условия.
— Нет. Я не принимаю подобных заказов. Это невозможно. Даже
если у нас все получится, то меня все равно вычислят. Всем известен мой почерк.
Меня вычислят и убьют. И дело не только в русских спецслужбах. Им начнут
помогать все: американцы, англичане, немцы, французы, китайцы. Международных
террористов нигде не любят, особенно сейчас. А политики слишком ценят свою
жизнь, чтобы не проявлять солидарной ответственности. Однако моя жизнь для меня
бесценна, поэтому мне не нужны деньги.
— Двадцать миллионов, — перебил его Дзевоньский. В его
глазах появилось упрямство.
— Выходите, — потребовал Хеккет, — не нужно торговаться. Мне
это особенно обидно, если учесть, что вы пытаетесь оценить мою жизнь. Не
беспокойтесь. Я обещаю, что о нашем разговоре никто не узнает. Надеюсь, вы
понимаете, что вам более не следует меня искать? А если со мной что-то
случится, то содержание нашей беседы станет известно и в Лондоне, и в Москве.
Это моя страховка от ваших возможных неразумных действий.
— Пятьдесят миллионов долларов! — чуть ли не крикнул
Дзевоньский.
— Вон отсюда! — разозлился Хеккет. — Я же сказал, что ценю
мою жизнь гораздо дороже. Уходите.
Дзевоньский открыл дверцу.
— Будьте осторожны, — сказал он зло напоследок. — Вы
совершаете большую ошибку.
— И вы тоже старайтесь не простужаться, — пожелал ему
Хеккет. — И не пытайтесь мне угрожать. Я понимаю последствия моего отказа, но
ничего не могу сделать.
Едва Дзевоньский вышел из салона, как машина тронулась. Он
долго смотрел ей вслед.
— Сукин сын, — пробормотал Дзевоньский, доставая мобильный
телефон. Нажал несколько кнопок, но одумавшись, отменил набор и убрал аппарат в
карман. Было заметно, как сильно он нервничает.
— Негодяй, — в свою очередь выругался Хеккет, оставшись
один. — Решили меня подставить. Считают таким дураком. Пусть сами пробуют, если
хотят, а я еще не самоубийца. Или этот тип считает, что я засиделся на этом
свете? Том, возвращаемся в офис, — приказал он водителю.
Когда машина завернула за угол, Хеккет обернулся. Затем
нахмурился. Судя по всему, деньги у них есть. Огромные деньги. Ему звонили из
Эдинбурга, а там сидит очень серьезный посредник. А Дзевоньский похож на
человека, готового идти до конца. Нужно как-то себя обезопасить. Позвонить в
МИ-5 и сообщить о состоявшейся беседе. Их обязательно следует предупредить. С
одной стороны, это лишняя гарантия безопасности, но с другой — он ничем не
обязан Дзевоньскому, который не заплатил ему ни цента за этот неприятный
разговор. Иногда нужно демонстрировать свою гражданскую ответственность. Если,
конечно, это можно сделать бесплатно, без ущерба для бизнеса.
Хеккет достал аппарат и набрал номер своего помощника.
— Больше никаких дел с Эдинбургом, — приказал он ему, — мы
не знакомы и никогда не знали друг друга. Ты все понял?
Германия, Дюссельдорф. 12 октября, вторник
Дзевоньский в шляпе и длинном плаще, в каких полвека назад
обычно ходили разведчики восточного блока, подошел к скамейке, не оглядываясь,
словно был уверен, что здесь никто за ним не следит. Хотя абсолютно точно знал,
что как минимум две пары глаз за его действиями внимательно наблюдают. Затем
спокойно опустился на скамейку, не спросив разрешения у терпеливо поджидавшего
его старика — человека лет семидесяти или даже чуть больше с редкими рыжеватыми
волосами, которые он, очевидно, подкрашивал. Со слегка выпученными глазами,
крупным носом и глубокими морщинами, прорезающими лоб… Наконец, повернувшись,
сказал по-немецки:
