Россия. Москва. 10 декабря, пятница
Проверки продолжались. Они оказались гораздо более
масштабными и сложными, чем предполагалось на начальном этапе их совместной
работы. Возникали все новые и новые имена, проверялись специалисты не только из
Америки и Европы. Начали составлять списки сотрудников спецслужб азиатских
стран. Это была самая непредсказуемая часть работы. Многие из этих
профессионалов были неизвестны даже своим собственным спецслужбам, настолько
засекретили их деятельность. Приходилось проверять по обрывкам поступивших
сведений, по косвенным фактам, имевшимся в распоряжении группы, что не давало
полной уверенности в получаемой информации и не помогало воссоздавать общую
картину.
Однако даже сталкиваясь с такими трудностями, к десятому
декабря группа Машкова оставила только восемнадцать подозреваемых, каждый из
которых мог оказаться в числе аналитиков, приглашенных для участия в разработке
террористического акта.
Дронго приехал к десяти утра. За последние годы он забыл о
той административной дисциплине, которая является составной частью работы
любого должностного лица. Лишь очень немногие люди в мире могут позволить себе
свободный график работы, появляясь на службе, когда это нужно им самим. Лишь
люди творческих профессий, свободные художники, независимые эксперты могут
позволить себе такие вольности. Даже руководители государств и крупные бизнесмены
не имеют свободного графика, жестко очерченные рамками своих служебных
обязанностей.
Дронго по-прежнему появлялся тщательно выбритый,
сосредоточенный, готовый к работе. Каждый вечер они устраивали своеобразное
«мозговое совещание», предлагая различные варианты решения ситуации. Все
спецслужбы страны поставляли собственную информацию, которую необходимо было
перерабатывать. Среди присутствующих наибольшее раздражение у Дронго вызывал
генерал Богемский из Службы Безопасности. Богемский не скрывал, что ему не
нравится участие в их группе независимого эксперта. Собранные по просьбе
Дронго, они анализировали вопросы, которые не должен был знать посторонний
человек. В свою очередь Дронго понимал отношение к нему Богемского и также
недолюбливал генерала.
В тот день они начали проверку бывших сотрудников спецслужб
ГДР. Среди тех, кого отобрали в первую очередь, были три бывших руководителя
«Штази»: Маркус Вольф, Зепп Виммер, Гельмут Гейтлер. Когда список появился на
экране, Полухин задумчиво покачал головой, но ничего не сказал. Они обычно
обедали и ужинали на месте, чтобы не отвлекаться на поездки в город. По
предложению генерала Машкова было организовано питание для всей группы. Вместе
с операторами их стало уже более двадцати человек. В перерыве, когда все отправились
обедать, Алексей Николаевич вдруг вспомнил про этот список.
— Я давно знаю Вольфа, — сказал он, — этот человек ни при
каких обстоятельствах не будет выступать против нашей страны. Никогда. Он еще
помнит время, когда его называли в Москве «Мишей». И несмотря на все
случившееся с ним, сохранил удивительно доброе отношение к нашей стране. И к
своей профессии. Маркус Вольф — человек долга. Он до сих пор не сдал ни одного
из известных только ему агентов. Ни одного. Хотя американцы много раз предлагали
ему сотрудничество и бывший директор ЦРУ Уэбстер даже посылал к нему своего
специального представителя. Вольфа можно сразу исключить из этого списка. В
мире просто нет такой суммы, за которую его могли бы купить.
— Серьезная рекомендация, — неодобрительно заметил
Богемский, тщательно пережевывая пищу. — Но он ведь остался без работы уже
много лет назад. На какие деньги он существует? Насколько я знаю, его судили в
ФРГ и приговорили к большому штрафу. Кто помог ему выплатить эти деньги?
— Его друзья, — ответил Полухин. — Кроме того, он получает
гонорары за свои книги, которые издаются и переведены на многие языки. Недавно
Вольф приезжал в Москву. Я уверен, что его никогда не смогут уговорить
выступить в роли аналитика. Хотя он один из лучших в мире специалистов по
моделированию возможных ситуаций. И любой, самый неслыханный гонорар, который
бы он попросил, я лично заплатил бы ему, учитывая его профессионализм. Но это
не он. Серьезные люди к нему даже не пойдут. Им известна его репутация.
— Сами говорите про гонорар, — проворчал Богемский. — Я
считаю, что никого нельзя исключать. Каждого нужно проверить.
— Его можете исключить, — улыбнулся Полухин. — Ему уже за
восемьдесят, и он очень известный человек, которого многие знают в лицо. Можете
даже исключить под мою ответственность.
Богемский промолчал. А Машков поддержал генерала Полухина.
— Я тоже слышал про Вольфа, — вставил он, — и думаю, вы
правы, Алексей Николаевич. Мне рассказывали о его удивительной судьбе. Еще
совсем мальчиком он приехал к нам в страну и получил советское гражданство
вместе с родителями. Его отец поехал сражаться в Испанию, он был врачом. А
потом их эвакуировали в Алма-Ату. Вы знаете, с кем они вместе туда поехали? С
Анной Ахматовой. Можете себе представить? Сохранились воспоминания Вольфа об
этом периоде его жизни.
— Между прочим, Бродский тоже был знаком с Ахматовой, —
заметил Богемский, — что не помешало ему уехать из нашей страны и не вернуться,
когда ему предоставили такую возможность.
— Вы еще и Бродского вспомнили, — улыбнулась Нащекина. — А
он любил Ленинград. Вы помните его стихи «На Васильевский остров я приду
умирать».
Дронго, любивший стихи Бродского, улыбнулся ей в ответ.
Богемскому такое вмешательство очень не понравилось, но он не стал спорить.
— Он умер в Америке, а был похоронен в Венеции, — сухо и
немного ревниво напомнила Чаговец. Она видела, как относятся мужчины к ее более
симпатичной коллеге. И вступилась за Богемского.
— И на этом основании его можно считать предателем? — весело
поинтересовался Машков. — Вам не кажется, что Бродский уже давно стал такой
величиной в мировой культуре, что нам не стоит обсуждать его поведение.
— Я только хотел заметить, что знакомство с Ахматовой не
сделало из него патриота, — ответил Богемский.
Дронго не хотел вмешиваться, понимая, что лучше молчать. Но
Нащекина не стала молчать.
— Иногда я начинаю понимать, почему Бродский не вернулся
обратно, — негромко сказала она. Но так негромко, чтобы ее услышал Богемский.
— В вас по-прежнему сидит сотрудник Пятого Управления, —
мягко заметил Полухин, обращаясь к Богемскому, — вы ведь тогда курировали
деятелей культуры и литературы?
Пятое Управление КГБ СССР занималось вопросами творческой
интеллигенции, идеологии и диссидентами. Позднее оно было переименовано в
Управление защиты конституционного строя. Сотрудники Первого Главного
Управления КГБ СССР, то есть специалисты из внешней разведки, традиционно не
любили своих коллег из Второго Главного Управления, из контрразведки. Но еще
больше не любили сотрудников Пятого Управления, многие из которых занимались,
по их мнению, внутренней цензурой, что соответствовало действительности.
