— Конечно. Я привезла все, что нужно.
— Хорошо. Я постараюсь достать необходимые документы, но это
пока очень сложно. А ты должна сделать все так, как я тебя просил.
— Я помню, помню. Когда мы с тобой увидимся?
— Через неделю, на Рождество. Я сниму номер в каком-нибудь
отеле, чтобы мы с тобой могли провести там ночь.
— Ты останешься со мной на всю ночь? — не поверила она. —
Если действительно останешься, то я поверю в чудеса.
— В Рождество чудеса иногда случаются, — загадочно улыбнулся
Гейтлер и взглянул на часы. — Мне пора. Не вставай, пока я не уйду. И помни, о
чем я тебя просил. Никому не доверяй. Ни одному человеку. Из дома выходи только
за продуктами. Мы еще успеем с тобой нагуляться в другом месте.
— Хорошо. Я буду ждать Рождества.
— До свидания, — он поднялся и, не оглядываясь, вышел из
кафе.
Она проводила его долгим взглядом. И подумала, что до
Рождества еще много дней.
Россия. Москва. 19 декабря, воскресенье
Ровно без пяти минут два Ежи Курылович появился в офисе
Аркадия Яковлевича Холмского. Нужно отметить, что впервые за много лет Холмский
испытывал некоторое беспокойство, поглядывая на часы. За это утро он успел
навести справки и выяснить, что никаких зарубежных спонсоров у спектакля нет.
Это вызывало еще большее изумление. Какой-то неизвестный готов заплатить
невероятные деньги, чтобы провести скрытую рекламу этого спектакля. Холмский
решил, что его разыграли. Возможно, в джаз-клубе была установлена аппаратура и
их разговор засняли скрытой камерой. Такие телевизионные передачи
практиковались сразу на нескольких каналах, и самым смешным был «Розыгрыш» на
первом. Холмский наводил справки, чтобы узнать, как именно его разыграли и уже
собирался позвонить Курыловичу, выдавшему себя за поляка, когда этот господин
вдруг появился с чемоданом в руках и действительно принес четыреста пятьдесят
тысяч долларов наличными.
Холмский впервые в жизни не знал, что ему делать. Чутье
подсказывало ему, что это очень грязная игра, правила которой ему неведомы.
Интуитивно он боялся взять эти деньги, понимая, что за такими суммами могут
стоять только очень серьезные люди. Но с другой стороны, деньги лежали перед
ним. Настоящие, не фальшивые купюры, он это сразу определил. Сорок пять пачек
по сто бумажек в каждой. Сорок пять пачек по десять тысяч долларов. Взять такие
деньги было очень опасно. Отказаться — значит расписаться в собственном
безумстве. Он откашлялся, глядя на деньги.
— Должен признаться, вы меня удивили, — хрипло выговорил
Холмский, — я не думал, что вы говорите серьезно. Признаюсь, я был не прав.
Очевидно, это я немного схожу с ума, если не могу сразу распознать такого
важного клиента, как вы.
Курылович улыбнулся, довольный произведенным эффектом. Ему
нравились эти деньги. Нравилась такая крупная сумма, которую он столь небрежно
положил на столик. Когда Дзевоньский и его люди привезли деньги, у Курыловича
мелькнула мысль, что все можно сделать по-другому. Можно забрать деньги и
исчезнуть. С такими деньгами он сумеет развернуться где-нибудь в Канаде или в
Словакии. Но, глядя на лица двух охранников, с которыми приехал Дзевоньский, он
понял, что эти типы его в покое не оставят. Можно взять деньги и превратить
свою жизнь в сущий кошмар, все время прячась от возможных преследователей. Если
учесть, что общей недвижимости у Ежи Курыловича было не на одну сотню тысяч
долларов, то получалось, что он оставлял обе свои квартиры, дачу, работу, счета
в банке, машины, любовниц, жену, семью, родителей. Он подумал, что оставшиеся в
Польше средства явно превышают эту сумму, и смирился с тем, что ее придется
отдать. Правда, по дороге забрал пять пачек, справедливо полагая, что может
позволить себе некоторую компенсацию за такую честность.
Деньги лежали перед ними, и Холмский озадаченно кусал губы.
Отказаться было уже нельзя, это он начал понимать.
— Хорошо, — сказал он, — я беру ваши деньги, и мы
подписываем конфиденциальное соглашение. Я обязуюсь в течение месяца размещать
скрытую рекламу вашего спектакля на радио, в телевизионных передачах, во всех
основных газетах. Будут статьи критиков, восторженные письма читателей,
специальные передачи о вашем спектакле. Только, черт возьми, объясните мне,
зачем это все вам нужно?
— Вы отказываетесь? — Курыловичу приятно было осознавать
себя хозяином положения.
— Я только спрашиваю. Какой срок?
— Месяц-полтора, не больше. Об этом спектакле после Нового
года должна говорить вся Москва. Билеты должны раскупаться с рук и заранее. В
общем, создайте нужный ажиотаж. За такие деньги, я думаю, можно скупать все
места в зрительном зале.
— Можно, — согласился Холмский, — мы сейчас подготовим
соглашение.
Он продолжал волноваться, пока его секретарь и юрист
готовили соглашение. И лишь когда обговаривали заключительные условия договора,
Курылович вдруг потребовал указать сумму в пятьсот тысяч, пояснив, что десять
процентов — его гонорар. Холмский улыбнулся. Теперь он несколько успокоился.
Если посредник привычно ворует деньги и требует свои десять процентов, значит,
это обычная коммерческая сделка. Ничего страшного в ней нет. Конечно, сам
Холмский тоже украдет, и не меньше ста тысяч долларов. Но оставшиеся триста
пятьдесят будут честно пущены на рекламу. Или это очень большая сумма? Хватит и
трехсот тысяч, тем более что жуликоватый поляк, кажется, готов покрыть все
недостачи. Холмский опять улыбался, этот Курылович даже не подозревает, в какую
яму сам себя загнал. Конечно, договор был подписан на пятьсот тысяч. И конечно,
Холмский уже знал, кому и куда нужно позвонить, чтобы уже завтра статьи начали
появляться в газетах. Некоторых критиков достаточно накормить хорошим обедом,
некоторым женщинам — послать мелкие подарки. Для телевизионного сюжета
понадобится тысяч пятьдесят, для нескольких статей еще столько же. Можно
сэкономить огромные деньги. Холмский вновь улыбнулся.
— Мы согласны на все ваши условия, — сказал он, протягивая
руку своем партнеру.
— Я рад, что мы пришли к взаимопониманию, — пожал ему руку
не менее радостный Курылович.
В отель он вернулся через час. Пять пачек денег были его
неслыханным гонораром, которого он не имел никогда в жизни. Курылович был
счастлив. К тому же ему позвонил Дзевоньский и сообщил, что после Нового года
они снова вызовут Ежи в Москву. Курылович заверил патрона, что готов летать
сюда еженедельно и бросить все свои дела в Варшаве.
Холмский оказался человеком дела. Уже через два дня в двух
крупных газетах появились прекрасные отзывы о состоявшемся спектакле. А на
следующий день по главной программе новостей был показан целый сюжет из этого
спектакля с подробным комментарием, в котором говорилось о блестящей игре
актеров и продуманной тонкой режиссуре. Рекламная кампания началась…
