– Две недели, не меньше, – ответила Ольга Павловна.
– Четыре дня, – тоном, не терпящим возражения, отрезал
премьер. – Сегодня у нас среда, значит, в конце недели полный отчет мне на
стол. В понедельник утром я должен иметь всю информацию.
– Мы не успеем.
– Собери специалистов, пригласи экспертов, вызови людей из
банков, в общем, делай все, что тебе нужно. Но четыре дня – максимум. И то
только потому, что два дня из них выходные.
– Хорошо, – кивнула Пархоменко, – постараюсь уложиться в
четыре дня. У вас все?
– Да.
Она повернулась, чтобы выйти.
– Ольга, – позвал ее премьер-министр.
Пархоменко обернулась.
– Это важно, – сказал ей Ермакович, – постарайся успеть. В
понедельник я должен выступить в Верховной раде, уже имея все документы.
– Хорошо, – кивнула она, выходя из приемной.
Ермакович вернулся в свой кабинет, где уже томился ничего не
понимавший Онищенко.
– Семен Андреевич, – сразу начал премьер, – постарайтесь
убедить Раду перенести обсуждение этого вопроса на понедельник. Если нужно, я
сам позвоню Литвинцу. Мне необходимо несколько дней, чтобы все проверить.
Скажите, что вы согласны и на создание парламентской комиссии, и на проверку
деятельности кабинета министров. Только дайте мне время до понедельника. Чтобы
я мог подготовиться и выступить.
– Будет трудно, – предупредил Онищенко, – но мы постараемся.
Я поговорю с лидерами фракций. У нас есть несколько более важных вопросов, чем
этот бредовый запрос. Но мы все равно обязаны его рассмотреть.
– Обязательно, – согласился Ермакович. – Я вообще не люблю
уклоняться от встречного боя. Вы же знаете мой характер.
– Знаю, – улыбнулся Онищенко, – поэтому люди вам и верят.
Глава 12
В этот день Петр Петрович приехал на работу, как обычно, к
трем часам дня. Ресторан открывался в полдень, но в это время гостей почти не
бывало, а те, кто успевал забежать, ограничивались порционным борщом,
оставшимся со вчерашнего дня, легкими закусками или чашечкой кофе. Настоящие
гости появлялись в «Шинке» после семи – постоянные клиенты, приехавшие в Киев
иностранцы и собственные «звезды», решившие загулять. Наливайко был опытным
специалистом и знал, когда именно ему следует появляться на кухне. Тем более
что, кроме него, там постоянно дежурили несколько поваров, готовых выполнить
любую прихоть даже случайно забежавшего в ресторан клиента.
При входе Петр Петрович обратил внимание на испуганное лицо
швейцара, обычно вальяжного и невозмутимого.
– Что случилось? – поинтересовался он.
– Из милиции приехали, – пояснил швейцар. – Опять всех
трясут. Уже в третий раз за последнюю неделю. Только эти нервные очень. Чего-то
ищут.
Наливайко пожал плечами и прошел дальше. Он услышал шум и
крики, доносившиеся с кухни, и поспешил туда. Любой непорядок на кухне – это
всегда персональная вина шеф-повара. Но стоявший у дверей высокий мужчина не
пустил туда Петра Петровича.
– Не положено. Идет обыск.
– Я шеф-повар, – гордо заявил Наливайко, – и это моя кухня.
– Да хоть сам президент, – лениво отозвался незнакомец, –
сказали никого не пускать.
Петр Петрович обиделся. Конечно, он не президент, но на
кухне человек самый главный. Но спорить с этим охламоном не стал, решив, что
нужно найти директора и высказать ему все, что он думает. Наливайко рассерженно
повернулся и увидел бежащего по коридору Овчаренко.
– Меня не пускают на кухню, – с гордым видом испанского
кабальеро пожаловался ему Петр Петрович. – Я снимаю с себя всякую
ответственность за сегодняшний обед. Посетители останутся недовольными. Такого
не бывает, чтобы шеф-повара не пускали на его кухню.
– Погодите, – замахал руками трусливый Овчаренко, – они
работают у нас с самого утра. Приехали целой бригадой, человек восемь. И
проверяют все помещения. Ищут какие-то документы. Даже меня из кабинета
выгоняли.
– И вы это терпите? – загремел Наливайко. – Так нельзя
обращаться с профессионалами. Я сегодня же напишу заявление и уйду от вас. Меня
уже приглашали в другие рестораны. Специалист с моей квалификацией быстро
найдет себе работу.
– Не спешите, – забормотал Овчаренко, – мне кажется, что они
ищут какие-то важные документы. И я думаю, что они не из милиции. Тех, которые
раньше приезжали, я видел. И следователя прокуратуры я знаю. По-моему, эта
группа из службы безопасности. Вы меня понимаете, Петр Петрович? И местных
сотрудников милиции с собой не взяли…
– Черт знает что, – взмахнул руками Наливайко. – Пойду
посижу в вашем кабинете. Но в любом случае нужно отменить все сегодняшние
заказы, закрыть на вечер ресторан. Мы все равно ничего не успеем. А где мои
люди?
– Они в зале. Нам приказали никого не выпускать.
– Безобразие. – Наливайко еще раз взмахнул руками и, немного
успокаиваясь, спросил: – Ваш кабинет свободен?
– Да, – кивнул Овчаренко, – можете там подождать. Думаю, они
скоро закончат. Вы же понимаете, что я не мог им помешать.
Петр Петрович повернулся и гордо зашагал по коридору, не
обращая больше внимания на семенившего за ним мелкими шажками директора. В кабинете
Овчаренко он немного успокоился и даже выпил рюмку хорошего коллекционного
коньяка, который директор держал у себя для особо важных гостей. Несколько
придя в себя, Наливайко включил телевизор, чтобы узнать последние новости.
Именно в это время в кабинет директора вбежал завхоз, который искал Петра
Петровича.
– Мы погрузили все ваши халаты и фартуки, вечером отправим
их в стирку, – сообщил он.
– Хорошо, – согласился Наливайко. Он любил, чтобы на кухне
царила идеальная чистота и все работники были в белоснежных халатах и фартуках.
Фартук. Неожиданно он вспомнил о водительских правах, которые нашел на полу.
Как же он мог про них забыть? Он же положил тогда эти права в карман фартука.
Петр Петрович вскочил со стула, чтобы поспешить на кухню и сообщить об этих
документах. Тогда он не стал о них говорить, опасаясь, что у него отнимут и
дорогие часы. Но теперь часы давно дома, а про водительские права он совсем
забыл. Нужно предупредить, чтобы они достали эти права из его кармана. Хотя…
Он снова сел на стул. Выпил еще рюмку коньяка. Говорят, что
коньяк улучшает кровообращение. Наливайко подумал, что сегодня коньяк помогает
ему мыслить. Значит, документы остались в его кармане. Но про них никто не
знает. Никто не видел, как он поднял их с пола, положил к себе в карман.
Значит, никто и не мог об этом рассказать. О потерянных правах может знать
только сам убийца, который выронил их, когда убегал через кухню. Если они уже
схватили убийцу, то он мог об этом вспомнить. Но зачем им эти документы, если
они его схватили? А если не схватили? Наливайко посмотрел на бутылку коньяка и
налил себе третью рюмку. Коньяк нужно пить из большого пузатого бокала, но в
кабинете директора таких не было.
