Это было больно, несправедливо и страшно. Молодого парня
отправили в исправительную колонию, находившуюся в Кременчуге, далеко от дома,
где он должен был провести такой невероятно долгий срок.
Тогда ему казалось, что вся его жизнь рухнула. В устоявшейся
советской системе человек, имеющий судимость, был обречен на ничтожное
существование в дальнейшем. Его не принимали на хорошую работу, не выдвигали по
службе, не выпускали за границу, ему неохотно разрешали учиться в высшем
учебном заведении, не давали рекомендации в партию, не позволяли даже близко
подходить к предприятиям, связанным с государственными секретами. Одним словом,
человек, отбывший наказание, все равно оставался до конца своих дней изгоем.
В колонии его встретили недружелюбно. Вот тогда-то он и
усвоил еще один очень важный урок: никогда никого не просить, ни о чем не
спрашивать, держаться независимо и ни перед кем не сгибаться. Последнее
особенно не понравилось местному рецидивисту. Нигде не любят независимых людей.
Независимый индивид – всегда вызов системе. И неважно, какая это система –
государственная диктатура, тоталитарное государство или власть «пахана» в
колонии. Человек, не встроенный в нее, бросает ей вызов. Ведь винтик, не
завинченный до конца, может вызвать аварию всего механизма. Именно поэтому все
диктаторы так не любят свободомыслящих людей.
Однажды вечером сразу четверо парней случайно оказались за
сараем, где проходил Виктор. Ему было восемнадцать, им гораздо больше. И хотя
он был высокого роста и достаточно физически развит, чтобы справиться с каждым
из них, тут понял, что против четверых ему не выстоять. Можно было позвать на
помощь, вырваться, закричать. Но это было не в его характере. Поэтому он поднял
тяжелую палку и прислонился к стене сарая, ожидая их нападения. Четверо против
одного. Они надвигались с молчаливым чувством уверенного превосходства, как
стая волков, травящих оленя. Но Виктор чувствовал себя спокойно. Возможно,
потому, что был уверен в своих силах. А может, потому, что знал, как нужно себя
вести, не нарушая местного «кодекса чести». И это ощущение собственной силы и
правоты своих действий перед лицом непосредственной угрозы он запомнил
навсегда. Четверо нападающих увидели выражение его глаз и тревожно
переглянулись. Было очевидно, что им все представлялось несколько иначе.
Четверо против одного. Однажды в школе Виктор дрался сразу с
тремя взрослыми ребятами, но тогда рядом с ним был Коля. Ощущая в руках тяжелую
палку, он неожиданно усмехнулся – уже знал, что не уступит этим подонкам. Они
заметили его улыбку. И неожиданно замерли, поглядывая друг на друга. Среди них
не было лидера, готового первым ринуться в драку.
– Подходите, ребята, – еще шире улыбнулся Виктор, – давайте…
Бандиты снова переглянулись. Одно дело – запугать и избить
несчастного молодого парня, впервые попавшего в колонию, и совсем другое –
драться с крепким мужчиной, готовым к такой борьбе. Они вдруг поняли, что он не
уступит, будет биться до смерти – прочитали эту решимость в его глазах.
Трусливые животные, привыкшие нападать стаей, бандиты ожидали безвольной
покорности жертвы, но никак не готовности к сопротивлению. Вот и застыли молча,
не понимая, что им делать.
– Да ну его к черту, хлопцы! Себе дороже. Пусть «старики»
сами с ним разбираются, – наконец сказал один из них. Он был старше остальных.
Его правую щеку перерезал небольшой, но глубокий шрам, очевидно, полученный еще
в подростковом возрасте. Этого уголовника почему-то называли Алеутом, и он
гордился своей кличкой. Вероятно, она была связана с какой-то криминальной
историей из его сибирского прошлого, так как внешне он не был похож не только
на представителя далекого сибирского народа, но и вообще имел выпученные глаза.
Алеут посмотрел на стоящего перед ним Виктора, оглядел своих подельников. На
них нельзя было положиться.
Каждый из них видел палку в руке Виктора – тяжелую палку в
руке рано повзрослевшего мужчины. Они понимали, что первый же из них, кто
отважится напасть, получит такой удар, что может остаться инвалидом на всю
жизнь. Возможно, второго удара уже не будет – они его не допустят. Но кто-то
первый должен подставиться под удар. А подставляться никому не хотелось.
Недовольно ворча, уголовники разошлись. Слух о
несостоявшейся драке сразу распространился по всей колонии. Такие новости
облетают всех быстро. Виктора после этого стали уважать, все понимали, что этот
высокий и крепкий парень сумел выстоять и победить. А потом слух дошел и до руководства
колонии. Офицеры уже приглядывались к Ермаковичу. Они знали, что его «тухлая»
статья – всего лишь недоразумение, случившееся с молодым человеком. Поэтому
вскоре начальник колонии подписал ходатайство о его досрочном освобождении. С
учетом отбытого срока и за примерное поведение Виктора освободили уже через
год.
Выходя из колонии, он обернулся и посмотрел на запирающиеся
за ним ворота. Он был уверен, что больше никогда не попадет в тюрьму, не
позволит себя подставить. В восемнадцать лет все кажется очень ясным и
правильным. Ему не хотелось больше думать о случившемся. Виктор был уверен, что
эта тяжкая часть его жизни навсегда осталась позади, о ней следует забыть. И
даже предположить не мог, что все обернется иначе…
Глава 3
Как только Шульман вышел из кабинета, в него вошла секретарь
и замерла у двери, словно не решаясь сообщить шефу об очередном визитере.
– Никого не принимаю, – грозно напомнил он, не поднимая
головы. – Мне еще нужно просмотреть всю эту кучу дел.
– Кравченко приехал, – сообщила девушка.
Он поднял голову:
– Николай?
– Да, – кивнула она. – Я сказала, что вы очень заняты.
– Я же тебе говорил, чтобы ты никого ко мне не пускала.
Никого из чужих. Ты поняла?
– Я ему так и сказала…
– Нет, ты не поняла. – Он встал из-за стола, подошел к ней.
Она испуганно следила за ним. Он, Виктор Викторович, догадывался, что многие
сотрудники областной администрации боятся его гнева, зная вспыльчивый характер
своего руководителя. Но сейчас он приближался к секретарю в благодушном
настроении. И тут же перебил ее: – А он не чужой. Коля мой друг с детства,
почти как брат. Я тебе о нем говорил. Предупреждал. Для него закрытых дверей не
существует. Мы с ним выросли вместе. Хаты наши рядом стояли в поселке. Зови его
быстро. Или он уже ушел?
– Не ушел, – счастливо улыбнулась девушка, – сидит в
приемной. Сказал, чтобы я вам доложила. Он же милиционер, а они такие
настырные.
– Ну и правильно сказал. Позови его ко мне.
Когда она вышла, он немного ослабил узел галстука. С
Николаем Кравченко, тем самым соседским мальчиком Колей, который разбил себе
колено, но успел добраться до поселка и позвать ребят на помощь, Ермакович
дружил уже почти полвека. Они дружили так, как дружат настоящие мужчины,
помогая друг другу в тяжелую минуту и не считая эту помощь особым одолжением
или услугой.
