— И ты до сих пор не выпил его? — удивилась Венди, подойдя сзади к Селдену.
— Наверное, ждал особого случая. — Он повернулся с бутылкой в руке, так что они чуть не столкнулись.
— Извини.
— Все в порядке. Венди, я…
Не закончив, Селден вдруг наклонился и начал целовать ее.
В этот миг давно сдерживаемые эмоции хлынули наружу, и они сплелись в страстном объятии. Селден отвлекся лишь на секунду, чтобы поставить бутылку шампанского. Не переставая целоваться, они раздевались. Селден повел Венди в гостиную, к дивану.
— Моя грудь, — прошептала Венди. — Мой живот. У меня трое детей…
— Мне наплевать, — пылко прошептал он.
Когда час спустя они все еще занимались любовью, зазвонил телефон Венди. Его звук гулко отдавался в пустом помещении.
— Мой телефон… — сказала она.
— Тебе необходимо ответить?
— Не знаю…
Через несколько секунд телефон умолк, загудел сигнал поступившего сообщения.
— Лучше ответь. — Селден отпустил Венди. — Незачем нервничать.
Венди встала с кровати и нагая прошла в гостиную. Там на столе лежала ее сумка. Венди отыскала в ней телефон.
— Мама, ты где? — спросила Магда хриплым, укоряющим шепотом, напутавшим Венди. — Где ты? — снова спросила дочь. — Мы все в прыщах. И нас тошнит…
Луч нестерпимо яркого солнца упал в открытое стеклянное французское окно, скользнул по кровати и остановился на лице Виктории, отчего та внезапно открыла глаза.
Виктория села и тут же со слабым стоном легла. Голова казалась бетонным блоком, зажатым в тиски.
Только не это. Неужели она до сих пор пьяна? И почему открыты ставни?
М-м-м. Она, должно быть, открыла их, когда прошлой ночью вернулась в номер. Да, теперь Виктория вспомнила: она выходила на балкон, любовалась морем и луной, ее белым светом, искорками, вспыхивавшими на маленьких волнах. Виктория помнила слова: «Здесь, кстати, ничуть не лучше, чем в Хэмптоне. Но французы так кичатся своим Канном».
Кому же она это сказала? Не Пьеру… Может, Лайну Беннету? А она видела вчера вечером Лайна? Его лицо встало у Виктории перед глазами — в окружении других лиц, как на фотографии для школьного ежегодника. Она представила Лайна во фраке, он чем-то от души забавлялся.
Виктория вдруг рывком села. Это был не Лайн, а тот актер. Французский киноактер, которого она встретила… в отеле… поздно ночью. Просто диву даешься, какие у французов кинозвезды. У этого огромный нос, хотя он, кажется, совсем еще молодой. Виктория надеялась, что он не спит в ее номере. Подобное случалось раньше, когда она просыпалась и видела людей, спящих в креслах и на полу, а однажды даже нашла мужчину, спящего в ванне. Но это все происходило в Лос-Анджелесе, где такое бывает постоянно.
Виктория подобралась к краю кровати и оглядела комнату. Никого чужого как будто нет. Она с облегчением села. Однако с этим молодым мужчиной у нее ассоциировалось какое-то неприятное чувство. Она переспала с ним? Или, может, оскорбила его? Виктория вспомнила, как насмехалась над его носом, утверждая, что он превышает средние размеры. Она заявила также, что, будь он американским актером, ему пришлось бы отрезать кончик носа. Не от этого ли шевелится внутри ощущение вины? Но кажется, француз не оскорбился замечаниями по поводу его носа. Французы гордятся своими шнобелями и говорят, будто находят им такое интересное применение, какое американцам и не снилось.
Виктория хмыкнула. Надо выпить кофе. Кофе подстегнет умственную деятельность.
Она сняла трубку и по-французски попросила принести кофе с молоком.
— Доброе утро, мадам. Извините, но это займет час.
— Час? — изумилась Виктория. — Чтобы принести чашку кофе?
— Да, мадам. Сегодня утром очень много заказов.
— Да что это за отель? — Виктория пришла в отчаяние. — Здесь не так много номеров…
— Вы можете позавтракать в ресторане, мадам. Там очень уютно. Вид на море.
— Здесь отовсюду вид на море. — Виктория раздраженно вздохнула. — И пожалуйста, попросите, чтобы меня перестали называть «мадам». Я не замужем.
Она положила трубку и в раздумье села в кровати. Платя две тысячи долларов за ночь, можно было бы получить утром в номер чашку кофе!
О Господи, голова… ей действительно нехорошо, и неспроста. Во-первых, вечеринка на яхте Пьера, где она воздала должное шампанскому (как, впрочем, и все остальные), потому что столько всего нужно было отпраздновать. Затем вернулась в отель, где выпила еще, поскольку оказалось, что праздновать в общем-то нечего…
Ик. Та сцена на яхте. Внезапно, обескуражив Викторию, перед ней возникло перекошенное от злости лицо Пьера Бертея. Что она сказала и чем вызвала его ярость? Но может, он злился не на нее, а на кого-то другого? Виктория осознала, что Пьер из тех богатых людей, кто подвержен приступам гнева. Без сомнения, он был не трезвее ее и, вероятно, смутно помнит происшедшее.
В дверь позвонили. Виктория, вздрогнув, выбралась из кровати и пошла открыть. А вдруг это все же кофе в номер? Она открыла дверь, но вошла горничная — с газетами и стопкой полотенец, — весьма неодобрительно поглядывая на нее.
— Мадам, — фыркнула она, вручая Виктории газеты.
«Теперь-то в чем проблема?» — подумала Виктория. Эти пожилые француженки такие странные. Горничная прошла в ванную, и там громко зашумела вода. Виктория вернулась в кровать и начала листать газеты. Во Франции дизайнеры одежды не менее известны, чем кинозвезды, и газеты добросовестно освещали вечеринку на яхте Пьера в честь Виктории, смакуя подробности так, что они превращались в описание разгула роскоши. Выступил Робби Уильямс (но всего с двумя песнями, да и те не хиты), гостей угощали шампанским «Дом Периньон» и белужьей икрой (это правда), и Дженни Кейдайн присутствовала (но уехала через полчаса, заявив, что устала), а также принцы Уильям и Гарри (им следовало бы находиться в школе, возмутилась Виктория).
«Viva la Victoria!»
[18]
— гласил один из заголовков над фотографией, где она танцевала на столе.
Боже, ужаснулась Виктория, вглядываясь в снимок. Она вскинула одну ногу и, кажется, потеряла туфлю. Неудивительно, что горничная посмотрела на нее с таким неодобрением. Не очень-то профессионально танцевать на столе в одной туфле. Но кто-то же должен был это сделать… а из того, что Виктория могла разобрать, плохо зная французский, было ясно: вечеринка имела оглушительный успех. Возможно, все же причин для беспокойства нет.
Но гневное лицо Пьера опять появилось перед ней, как кадр из фильма. На корме яхты устроили дискотеку с мигающим инфракрасным светом, и сейчас Виктория мысленно увидела Пьера, стремительно уползавшего под вспышками фотокамер по обитому шкурами пони мату. Право, Пьер красив, но не в тот момент, когда злится. Он морщится, и его лицо становится похожим на перепеченную картофелину. Хоть бы кто сказал ему об этом.
