* * *
Они были белые, без единого пятнышка. Альберто поймал одного: голубь курлыкнул, обхватил лапками палец, как ветку.
— Держи, — Альберто протянул птицу Марине.
— Нет…
Внутри наверху — квадратные выемки рядами: плоди себе в таком гнезде наследников, не опасаясь прожорливой нечисти. Не учли птички: самые прожорливые, они только делают вид, что благотворительностью занимаются, кормят-поят. Высоченных лестниц понаставили — не скроешься. Марина разглядывала гнезда (то хвост торчит, то клюв), Альберто возился с голубем. Гладил его, крылья расправлял. И вдруг принялся шептать что-то, склонившись. Не поймешь — что именно, но так уютно сразу сделалось. И когда Альберто поднял лицо, Марина впервые заметила: у него глаза мальчишки.
— Смотри! — Альберто толкнул входную дверь, в голубятню брызнули прохладные лучики солнца. Вытянул руку с голубем, распахнул белое крыло. Оно тотчас пропиталось светом; свет втек в каждую ниточку, в каждый узелок этого плотного кружева, и оно стало будто бы еще белее, еще хрупче, неуловимее.
— Видишь? — Альберто сильнее потянул за крыло. — Как веер…
Веер без рисунка, чистый лист… живая ткань: сожмешь в руке — убьешь, и сквозь пальцы солнечный свет вытечет.
Второй голубь подлетел, сел Альберто на руку.
Марина смотрела, как они все трое шушукаются.
— Разве можно их убивать…
* * *
Старенький «пежо» катился по темным дорогам, кланялся светофорам, звездное небо в окна заглядывало. Марина спала. Ей снился Нос, шедший по улице Десятой Пятилетки в Новочебоксарске. На переносице у него покачивалось коромысло с двумя пустыми ведрами (плохая примета), и Марина боялась, что Нос столкнется с мамой. Потом он исчез, и возникла черепашья лаборатория. Матьё сказал по-русски: «Я не черепах изучаю, а голубей». И точно: голуби сидели всюду — на кипах бумаг, на шкафах, один плавал в аквариуме, как утка, другой высиживал яйца в ящике письменного стола. Матьё произнес: «Марго ведь тоже голубь», и распахнулась дверь: огромный птиц вошел и вспрыгнул в кресло. «Маргоша… — умилился Матьё и кивнул на мешок в углу: — Дай ей пшена». «Не, она желуди любит», — ответила Марина и проснулась от звука своего голоса.
— Бредишь? — оглянулся Денис.
Она молчала, улыбалась. Поняла, как это сделать, — рекламный плакат духов “L’air du temps”, изящный флакон с двумя голубками.
91
— Мне кажется, у Вероники с Венсаном… не очень, — мадам Мартен косится на мужа, вытирая тарелки. Он не охотник косточки мыть.
Мартен следит за Анри: пес идет по периметру кухни, выбирая, где бы развалиться. Следом топает Марго.
— Жюли, почему ты его называешь Венсаном?
Мадам Мартен пожимает плечами:
— Он же не любит, когда его зовут Каримом.
— Любит или нет, с фамилией Беррада что он скрыть пытается, непонятно.
Марго надоело ходить кругами, и она отправилась к себе на топчан. Анри улегся и сладко зевнул.
— Он говорит, арабов зажимают…
Мартен вскипел:
— Его зажимают? Да он в префектуре работает! Будь профессионалом — не зажмут! — Мартен помолчал. — Я бы тоже хотел, чтобы она с Альберто осталась, что ж теперь.
Мадам Мартен оживилась:
— А я заметила, ее задело, что Альберто с девочкой приехал.
— Не надо было принцессу из себя строить, — Мартен встал и пошел в комнату, телевизор смотреть. Он прекрасно знал, почему его дочь «зацепило».
92
Это случилось незадолго до разрыва с Альберто. Знакомство в супермаркете. Девушка стояла возле полки с хлопьями для завтрака и что-то высчитывала на калькуляторе. Вероника приняла ее за работницу магазина.
— Вы не подскажете, куда перенесли соевые продукты?
Девушка обернулась:
— Я хочу тоже… этого знать.
Пошли искать. Нехитрый маркетинговый ход — переставлять съестное: покупатель идет проторенной дорожкой к соевому молоку и утыкается носом в хлопья, мимо которых раньше чесал не задумываясь. И в мозгу смутная мысль зарождается: а не попробовать ли хлопья… с молоком соевым? Вот и попался.
Девушка переходит с ломаного французского на ломаный английский. Выясняется, что ее зовут Лена, муж дает денег в обрез, на самое необходимое. Но это ничего. Рассказывали про одну, в Париже живет: ей в день полагается два билета на метро — на языковые курсы съездить. И — ни сантима. Занятия идут четыре часа, в перерыве все покупают шоколадки и печеньица в автомате, а она хлеб с маслом жует из дома.
— А зачем за жлобов замуж идти?
Кто ж знает заранее, жлоб или нет…
Да как не знать! Если с гнусным чучелом расстаться не может, если из-за горячей чашки, на стол поставленной, визг поднимает (след!), если даже за мороженое не предложит заплатить — вот он, голубчик.
— Мы общались по Интернету… А потом он предложение сделал.
— Вы его далеко послали?
— Я уже с документами приехала…
Вероника протянула кассирше деньги за молоко.
— Но вы виделись до этого?
— Да! Он один раз ко мне в Харьков приезжал.
— Раркаф — это где?
Из магазина вышли вместе. Лена посмотрела просительно:
— Может, зайдете в гости? Я тут рядом живу.
Вероника растерялась. Кто ж посторонних домой приглашает.
— Да нет, спасибо.
— Может, погуляем? Я совсем одна, никого не знаю. Весь день свободна…
Вероника шла из лицея: рабочий день окончен, почему бы не послушать всякости.
— Давайте в кафе сядем? — кивнула на забегаловку через дорогу. И видя, что собеседница колеблется: — Не гулять же с соевым молоком!
В этот день Вероника узнала, что существуют параллельные миры. По крайней мере один точно.
В параллельном мире женщину не смущает, что она зависит от мужчины. Более того: она хочет от него зависеть. А выглядит так, что это он ей все должен: в ресторане платит, шмотки покупает, передвижения (начиная с кино и заканчивая Египтом) — за его счет. Цветы — очень желательны.
— Это же кабала для женщины. Она ж вечная должница.
Оказалось — нет: «Да мы их жизнь украшаем!»
— Я слышала, русские мужчины молоденьких предпочитают… Это оттого, что украшение не должно быть сильно ношеным?
И тут она обиделась, Лена. У нее даже слезы выступили.
— Да вы знаете, почему ваши мужики за нами гоняются? — Слово «гоняются» она не произнесла, а изобразила, вывалив язык, как уставшая собака. — Потому что мы ничего не просим. Мы всего хотим, но не просим. Или просим, но тихим голосом.
