Движение взбодрило Беллу.
Арбатская. Никитский бульвар. Тверская – памятник Есенину. Какие-то стриженые, коренастые девицы курили, пили пиво, хохотали, одна что-то крикнула Белле…
Белла проскочила мимо, затем – в подземный переход под Тверской… Обратно на поверхность вынырнула у памятника Пушкину. И только тогда позволила себе перевести дыхание, оглядеться. Слез больше не было.
Жаркий, нестерпимо душный день конца июня. Сизое марево над асфальтом, от потока машин, замерших в пробке, веет раскаленный воздух… Белла прошла вперед к фонтану, села на бортик, подставила лицо мелкой водяной пыли. На лестнице перед кинотеатром устанавливали какие-то декорации, размещали осветительные приборы… Поди, фестиваль какой-то опять устраивают.
Белла еще посидела у фонтана, а потом направилась в сторону Страстного. Ей не то чтобы нипочем был этот нестерпимый городской зной, нет… Просто она так любила Москву, что даже жара здесь не казалась Белле чудовищной.
«Люди странные… Рвутся в Москву, за деньгами или еще за чем. Но разве сам этот город нужен им? Они им любуются? Они вечерами ходят по нему, разглядывают дома, улочки, парки? Смотрят на листву в подсветке фонарей? Нет. Они живут где-нибудь в пригороде и, кроме дороги на работу или в магазин, не знают ничего. Зато охотно едут куда-нибудь за границу и там топчут улицы чужих городов, любуются чужими дворцами. Площадь Петра, галерея Уффици, Саграда де Фамилья… А тут что, в Москве – хуже? Дворцы меньше или галереи хуже? Странные, странные люди! – раздраженно подумала Белла. – Никуда никогда не поеду, ни в какую заграницу. Только тут! Навсегда! Хочу остаться в Москве навсегда!»
Белла вздрогнула. Эта мысль – остаться в Москве, да еще насовсем – наконец проникла в ее сознание окончательно. Раньше она думала, что останется в Москве надолго и, возможно – очень надолго, но лишь теперь поняла – она хочет здесь быть всегда.
«А как же Ирга? Ведь там Анжела… Там Тимур! – напомнила себе Белла. – Хотя при чем тут Тимур?» Свою родную сестру Белла, конечно, очень хотела увидеть. Тимура – уже нет. Жениха Белла совсем забыла. Да и он, наверное, тоже о ней забыл… Ведь между ними ничего не было. Да, она обещала стать его женой, да, она позволила ему поцеловать себя, но ведь уже на следующий день уехала из Ирги… Значит, не считается. Тимур разумный, серьезный человек, он, наверное, отыскал себе новую невесту…
Белла всегда мечтала о том, чтобы нашелся человек, который бы ее полюбил. Серьезный, надежный, порядочный мужчина, коих в Ирге было не так уж и много. Да еще и обязательно без дурных привычек! Поэтому она так обрадовалась, когда Тимур признался ей в своих чувствах, поэтому она сразу же согласилась стать его женой… Но только недавно девушка поняла, что для нее главное – любить. Не принимать снисходительно жар мужской любви, а и самой тоже пылать, гореть…
Только встретив Африкана, Белла смогла разобраться в себе самой, смогла понять, чего она хочет на самом деле. Любовь к Африкану (кстати, очень далекому от ее идеала мужчины) давала ей столько сил, энергии, вдохновения! Белла не побоялась бы умереть за него…
И она, Белла, совершенно не боялась странного, сложного характера Африкана, его комплексов, проблем, заморочек, страданий и рефлексий, дурных привычек… Только она одна могла стать его утешением, его помощницей.
А какая радость – готовить ему, а потом сидеть напротив и смотреть, как он ест. И хвалит, хвалит ее кулинарное мастерство… А ведь было время, когда Белла всерьез верила в то, что Африкан предпочитает консервы!
И вот она сама, своими руками, разрушила собственное счастье, сама, добровольно ушла от своего обожаемого сценариста…
– Какая же я дура, – с раздражением прошептала Белла. – Что я наделала!
Она обнаружила, что бредет по Петровскому бульвару.
Белла опять остановилась, чтобы передохнуть, огляделась. Купола церквей, сияние отполированного мрамора, хрустальные переливы стекла, пыльные закоулки. Смешение старины и новодела, черного и белого, блеска и нищеты…
– Москва. Какой огромный, странноприимный дом… Москва, какой огромный, странноприимный дом. Москва, какой огромный… – точно заклинание повторила Белла одну и ту же фразу, когда-то написанную Мариной Цветаевой.
А что она такое, эта Москва? Кстати, как ее изобразить, Москву, – в виде кого, в виде чего? Как-то это неправильно – лепить все время кремлевские башни и прочие символы.
И Белла вдруг представила женщину в легком, узорчатом платье, сидящую на троне… Только это не узоры на ткани, из которой сшито платье, а схема города. У женщины длинные, извивистые пряди волос – рассыпаны по плечам, ниспадают на высокую грудь и еще поверх платья. Но это не волосы, это реки разметались, пролегли по городу.
Женщина почему-то похожа на нее, на Беллу, – она тоже крепкая, ширококостная, не толстая, но – зримо плотная, с чуть темноватой, идеально гладкой кожей, под которой даже вены не видны. У женщины лицо Беллы – лишь черты резче, выразительней. Она, эта женщина, и страшнее, и красивей одновременно: грозно сведены брови, а губы чуть кривятся в нежной, обманчиво-ласковой усмешке… Сколько ей лет, этой женщине? Может, под тысячу, а может, она совсем юна…
Она великодушна и капризна. Злопамятна и милосердна. Равнодушна и жестока. Она любит роскошь – тяжелы браслеты на ее запястьях, массивны камни в ее ожерельях, лежащих на высокой груди. У нее перстни на каждом пальце, но сами пальцы – грубы и неухожены, с короткими ногтями поломойки…
Ее власть ненавидят и проклинают. К ней стремятся – ради ее благосклонной улыбки готовы на все. На нее молятся одни, сдувая с ее камней пылинки, пытаясь сохранить в первозданной неприкосновенности складки ее дивного платья… А другие – отрывают кусочки от подола драгоценного наряда.
Почему она добра к одним и жестока к другим? Почему способна и погубить, и помочь? Почему ласкает чужих детей, приникших к ее ногам, и безжалостно отталкивает своих?
Ее нельзя понять. Ее можно только любить. Ну, или ненавидеть – как вам угодно.
Она – это Москва. Надо вылепить из глины именно этот образ, и как можно скорее – пока еще свежо и ярко впечатление!
Наваждение было столь сильным, что Белла не сразу смогла справиться с ним и всерьез взмолилась, обращаясь к той женщине из своего подсознания:
«Пожалуйста-пожалуйста! Помоги мне еще раз! Ты подарила мне возлюбленного, а я так и не смогла принять твой дар. Я виновата, но я исправлюсь. Если ты вернешь мне Африкана, я буду с ним до самой смерти. Я его никогда не предам. Я буду любить только его (и тебя тоже, конечно!) – больше собственной жизни».
Раз – и наваждение вдруг исчезло…
Белла вздрогнула, открыла глаза. И обнаружила, что ноги сами несут ее к Чистым прудам.
Бульварное кольцо замкнулось.
* * *
В дверь позвонили.
«Блин, кого там еще принесло… – Африкан дернулся, оторвал взгляд от монитора, потер глаза. – Валеев, что ли, опять? Вот балабол, опять, поди, сплетничать приперся!..»
