Тимур поднялся (Белла при этом дернулась, подалась назад) и рукой отвел волосы от ее лица. Снова сел, любуясь. Странная была у Беллы красота, нездешняя. Наверное, только в кино таких девушек и можно было увидеть…
Тимур так долго глядел на Беллу, что у него даже закружилась голова, защипало вдруг в глазах.
– Я люблю тебя до смерти… – прошептал он. – Я люблю тебя до смерти, знаешь?
Он поднялся, сел на скамью рядом с ней. Белла опять задергалась, попыталась отодвинуться, но было некуда.
– Не трогай меня… – попросила она с тоской, со страхом.
Тимур, не слушая, провел рукой по ее волосам:
– Я вот все думаю, что было бы, если б я к тебе раньше догадался посвататься… Жизнь по-другому пошла бы! Почему ты меня не любишь, а?
– Я не знаю… – ответила она шепотом.
– Со мной такого никогда не было раньше. Все думали, что я нормальный, серьезный мужик, что у меня все под контролем… Я и сам так о себе думал! А потом увидел тебя. Словно в первый раз увидел. Сердце мое… Ангел мой! – Неожиданно голос у Тимура задрожал.
– Прости меня. Прости меня, пожалуйста! – шепотом взмолилась Белла. – Мне очень тебя жалко! Развяжи меня, отпусти! И как будто не было ничего… Забудем все! Еще не поздно!
– Да как же я тебя отпущу-то? Я же сказал, что не могу без тебя… Знаешь, а я ведь тебя больше дочери люблю. Да, да… Я это только сейчас понял! – У Тимура побежали мурашки по спине. – Вот прямо в эту минуту, в эту секунду. Сказали бы мне – пусть Люся умрет, а Белла останется тогда с тобой – я бы согласился!
– Так нельзя…
– Почему? – удивился он. – Ты – главная для меня. Ты – это все!
Белла застонала, пытаясь отодвинуться, и уперлась спиной в стену.
– Куда ты? – Тимур придвинул ее к себе. – Я тебя не отпущу…
Он обнял Беллу, потом положил спиной на скамью. Провел ладонями по ее плечам. С каждым прикосновением к ней в Тимуре все сильнее разгоралось мучительная, острая радость.
– Белла… Не отворачивайся. Смотри на меня. Смотри на меня, я сказал!
Он сжал ладонями ее лицо, словно пытаясь зафиксировать голову Беллы в одном положении, и увидел в глазах ее слезы.
– Не надо… Тимур, не надо!
Тимур наклонился, поцеловал ее мокрые ресницы, собирая губами слезы.
– Не плачь. Пожалуйста, ты мне сердце рвешь… – с шутливой строгостью попросил он. – Прекрати.
* * *
В какой-то момент Белла действительно почувствовала к нему жалость, сострадание. Вот ведь мучается как человек, не может со своими чувствами справиться!
Но потом сникла, затосковала. И дело было даже не в том, что Белла любила Африкана, нет… Тяжко быть объектом столь жесткого, даже жестокого внимания.
Если бы Белла осталась с Тимуром, то никакой свободы у нее бы не было. Ей, такой живой, упрямой, принципиальной, вспыльчивой, чувствительной, находиться под постоянным контролем мужчины сильного и ревнивого? Мрачного и серьезного. О, это был бы настоящий ад… Слишком тяжела его любовь. Пожалуй, камнем она бы легла на грудь Беллы, придавила бы ее к земле. Даже не камнем – могильной плитой…
Тимур ревновал бы ее ко всем – к Вене, к Сашку. К Анжеле. К поделкам из глины. К книгам. К солнцу. К реке… Потому что все ее чувства, мысли, движения должны были бы принадлежать только ему, ее хозяину – Тимуру.
– Белла… Смотри на меня! – Он опять повернул ее лицо к себе. И наклонился, чтобы поцеловать.
И в этот момент под окнами раздался знакомый голос:
– Белла!
«Африкан!» – вздрогнула девушка и затрепетала от радости.
Но в следующий момент ее уже заколотило от ужаса: Тимур встал, подхватил ружье и шагнул наружу…
Хлопнула дверь, и на миг Беллу ослепил яркий солнечный свет.
Ружье. Тимур взял ружье.
– Нет… Нет! – закричала девушка и, изогнувшись, потянулась к щиколоткам, чтобы развязать ноги. Потеряла равновесие и упала на дощатый пол, больно стукнувшись о него затылком.
Не обращая на боль внимания, снова завертелась, словно гусеница, на полу. Никак… никак… Никак! И вот наконец Белла смогла ухватиться за свободный кончик скотча, потянула на себя, с треском разлепляя липкую ленту…
Потом вдруг замерла, прислушиваясь к тому, что творилось снаружи.
Голоса. Они говорили о чем-то – Тимур и Африкан. Потом крики, угрозы…
Может, разум все-таки возьмет верх над чувствами и Тимур не станет стрелять?
Выстрел.
Белла ахнула, услышав этот звук, и от ужаса на миг словно провалилась в какую-то черную бездну. Но тут же заставила себя вынырнуть из нее. Нельзя предаваться отчаянию, надо действовать, делать что-то…
Надо остановить Тимура.
Если еще не поздно.
* * *
Всю свою сознательную жизнь Африкан занимался тем, что придумывал красивые, полные романтизма и страсти истории. Его герои влюблялись, теряли головы, сходили с ума от ревности, дрались, интриговали, ссорились и спорили, выясняли отношения, воевали с соперниками…
Но в жизни Африкан считал великой пошлостью выяснять отношения с соперником. Он с Борисом, например, и не говорил ни разу…
Сейчас Африкана совершенно не волновало то, насколько глупо или смешно он выглядит. Он думал только о Белле. О том, чтобы с ней ничего не случилось. Чтобы они с ней жили долго и счастливо и умерли в один день.
Африкан вышел на поляну перед «избушкой на курьих ножках». Неподалеку стоял внедорожник с распахнутыми дверцами, пустой. Чуть в стороне, в уютном теньке – деревянный стол с лавками. Место для пикника. Лопата.
Наверное, для того, чтобы отдыхающие смогли забросать землей костер. Лопата – это хоть что-то…
Африкан схватил лопату и, почувствовав себя более-менее вооруженным, заорал:
– Белла!
И, по неискоренимой привычке иронизировать, подумал о своем вопле: «Брачный крик марала в лесу».
Через несколько мгновений дверь в избушке распахнулось, и на крыльцо вышел здоровенный дядька с ружьем в руке.
И с такой холодной ненавистью взглянул на Африкана, что тот понял – это и есть Тимур.
– Где она? Если хоть один волос с ее головы… – угрожающе начал Африкан, но Тимур его перебил:
– Это не твое. Это чужое. И волосы Беллы, и ее голова, и вся она – моя. А ты… московский, на чужое позарился.
Африкан несколько мгновений пристально разглядывал Тимура, словно сканируя. Потом сказал удивленно, осуждающе:
– Да ты, мужик, изувер.
– Чужое трогать нельзя, – сквозь зубы повторил Тимур. – Слышишь?
– Точно, изувер… Отпусти девушку-то! – переложив лопату из одной руки в другую, упрямо произнес Африкан. И не сдержался, позволил себе монолог: – И вообще, что значит – «чужое»? Белла у тебя в рабстве, что ли? Что значит «чужое», а? Как человек, живой, свободный человек, может быть собственностью? Солнце – оно чье? Тоже твое? Небо – твое? Лес – твой? Птички в лесу – тоже твои? Не-ет! Твоими только два метра на кладбище будут, да и то если родственники твои на крематории сэкономить не захотят.
