— По-моему, Фемида всегда была покровительницей юристов, а не банкиров, — заметила я уже на улице. Ветер завывал, вальсируя по круглой площади, но дождь капал едва-едва, наверное, из сострадания ко мне. — Зачем банку Фемида?
— У Фемиды весы! Вы где живете?
— На улице Дантона. Стойте, я оставила внутри свой зонт!
— Эй, кто-нибудь! Принесите ей ее зонт! Садитесь, мадам. — Он распахнул дверцу некогда белого «рено», года эдак семьдесят девятого рождения. Сиденья были заляпаны краской и лепешечками цемента, пол терялся под слоем известковой пыли… — Замечательно, до площади Сен-Мишель мы доберемся минут за десять.
— Причем здесь Сен-Мишель? Я живу в Шантильи. — Я уселась на переднее сиденье. — Да, ни моему костюму, ни вашему «рено» уже не будет хуже от взаимного знакомства.
Он с интересом взглянул на меня, словно увидев впервые, и восстановил улыбку. В его кармане снова заиграло «Болеро».
— А вы, оказывается, с чувством юмора, мадам. Замечательно! — обрадовался он и только потом ответил на призыв мобильника. — Чего еще, Ролан? — Взгляд снова стал прежним, как бы внутрь себя и одновременно — в пространство. — Ну нельзя же так, малыш. Кошки идут на улицу Тампль!..
Мой обидчик с виноватым видом сунул в окошко мой зонт. Я сухо кивнула, машина тронулась с места, телефонный разговор продолжался.
— …Какое твое дело, Ролан? Это будет выставочный зал! Почему полтора метра? Они должны быть мелкие, двадцать три сантиметра! Верни, верни, Ролан. Что они там, сбрендили, отлили нам полутораметровых дур!..
Потом я узнала много нового: о состоянии его банковских счетов; о потерявшемся на складе кабеле нужной толщины; о состоянии умов сотрудников гипсовой мастерской; о недополученном от поставщиков вагоне песка; о накладных, выписанных на май нынешнего года, но почему-то прошлого века; о клиентах, которые загадочным образом разминулись с адвокатом подрядчика в своем же собственном офисе; о малярах, которые вдруг без предупреждения не вышли на работу, а потом внезапно появились в компании с пожарным инспектором; о крысе, трагически попавшей в цементный раствор, но по воле сентиментального Ролана избежавшей жестокой участи; об исчезнувших бесследно балках и швеллерах не того фасона; о патрубках и сгонах, канувших в Лету на одном объекте и мистически выплывших ровно в полночь на другом…
Очень понятные и до боли родные мне проблемы и словечки. Как же я, оказывается, соскучилась за эти два месяца по этим всем балкам, швеллерам, светильникам, штукам, метрам, патрубкам и сгонам… «Дворники» на лобовом стекле с философской сосредоточенностью разгребали сетку дождя. Я смотрела в окно, заставляя себя не думать о том, что машину сквозь непогоду ведет человек в пыльных ботинках и в довольно мятом костюме, ни на минуту не прекращая вникать в суть, принимать решения, отдавать распоряжения и, натренированно приладив аппаратик к рулю, одной рукой набирать очередной номер, да так проворно, что я даже не успевала вставить ни слова в его нескончаемый монолог. Лезли и другие мысли. Однако я старалась не думать ни о чем вообще.
Вояка-ветер увел куда-то передовые лихие эскадроны ливня; небу наскучило подглядывать аквамариновыми глазками из-за серых влажно-тяжелых облаков, и дождь, брошенный всеми на произвол судьбы, унылым сонным обозом лениво тащился через Париж — серый, будничный, суетливо-вязкий… Беззвучный метроном «дворников» нагонял покойную дрему, как если бы так и полагалось, чтобы этот мужчина вез меня домой на своей машине.
— …Я тебя умоляю, Жак, поосторожнее со светильниками! Мы не рассчитаемся с клиентом. Там каждая штуковина, как твоя месячная зарплата. Ты меня хорошо понимаешь, Жак? И построже! Да плевал я на твой профсоюз!.. У вас какой номер дома и квартиры? — Вопрос точно относился ко мне. Он был произнесен совсем другим голосом, но выражение глаз оставалось все тем же виртуальным, внутренне-внешним.
— Зачем вам номер квартиры? — Я передернула плечами, решительно избавляясь от дремоты. — Дом я покажу, когда подъедем поближе.
— Все, все, иди, работай, Жак. Конец связи. Я закажу пиццу. Есть охота, как из пушки. — Он быстро посмотрел на меня простодушными глазами голодного мальчишки и тут же свирепо рявкнул в микрофон: — Я сказал, все! Тебя это не касается, Жак! Иди, работай! За светильники я спрошу с тебя!
— С какой стати вы должны питаться в моем доме?
— Я не успел позавтракать.
— А я здесь при чем? Стараетесь разжалобить меня?
— Послушайте, мадам… — В голосе — тоска; в глазах — безысходность. — Из-за вас у меня и так сегодня сломан день. Я хочу уладить все по-хорошему, по-людски. Ну посудите сами: разве я могу пригласить вас пообедать куда-нибудь, чтобы все решить, в таком виде?
— Я не голодна! — «Болеро» Равеля. — У меня тоже из-за вас рухнули все планы! А мой костюм…
Но он уже не слушал меня, а в который раз распекал некоего Ролана, выразительно делая мне знаки глазами. Дождь за окнами оживился, «дворники» сбивали ритм.
— Следите за дорогой, мсье!
— Не хотите пиццу, давайте закажем что-нибудь другое. — С Роланом на сей раз было покончено на удивление быстро. — И не переживайте за свой костюм, я куплю вам новый.
— Благодетель!
— Ладно, обойдусь без еды. — Он вздохнул. — Но учтите, мадам, я злой и туго соображаю, когда голодный.
— Это заметно, мсье. Следующий поворот направо. Подождите меня в машине. — Я распахнула дверцу, приноравливаясь сначала расправить зонт. — Я переоденусь, и вы получите возможность вести переговоры со мной где угодно.
— Еще чего! — Он вытащил ключи из замка зажигания и первым выбрался под дождь. — Вы сбежите, а я вместо возможности уладить все сегодня завтра получу повестку от судебного исполнителя.
— Завтра — вряд ли. Я не знаю ни вашего имени, ни названия вашей фирмы. Потребуется время. — Я раскрыла зонт.
— Радуга!
— Что?
— Радуга! Настоящая радуга!
Коренастый мужчина стоял под дождем. Усатый, усталый, голодный, со старомодной челкой и в мятом костюме. А его глаза и улыбка были точно такими же, как у той маленькой девочки, — сияющими от сказочного чуда!
Мстительно заныло «Болеро».
— Пойдемте. — Он потянул меня за рукав. — Слушаю! — Взгляд опять сделался озабоченным и виртуальным. — Давайте, я понесу зонт. У Фемиды отвалились весы? Нос? Ты с ума меня сведешь, Ролан…
Глава 6, в которой кот щурил глаза
И с искренним восторгом обнюхивал незнакомые ноги, не обращая на меня ни малейшего внимания.
— Кот? Как тебя зовут, полосатый? — Мужчина присел на корточки и погладил кота.
— Мырь, — вежливо представился тот и вдруг вскочил ему на плечо, от неожиданности чуть не лишив равновесия своего нового знакомца.
— Геркулес, — перевела я с кошачьего. — Проходите, мсье.
