– Там, в переулке, был Атос, он-то меня определенно
узнал…
– Ну, это не так уж страшно, – откликнулась она
после короткого раздумья. – Главное, они все еще не поняли, что вы и
«Арамис» – одно и то же лицо, а это дает нам неплохие шансы…
– Нам? – радостно переспросил д’Артаньян.
– Вот именно. Я возвращаюсь во Францию с вами… если вы
не имеете ничего против моего общества.
– Помилуйте, Анна! – воскликнул он
протестующе. – Я только рад… Боже мой, вот это сюрприз! Рошфор мне ни
словечком не заикнулся, что вы тоже здесь…
– Значит, у него были к тому причины.
– Однако, как мне повезло, что вы по счастливой
случайности явились в решающий момент…
Анна чуть повернула к нему голову, ее мелодичный голос
звучал чуть насмешливо:
– Любезный шевалье, когда речь идет о кардинальской
службе и выполнении поручений монсеньёра, случайностям нет места, тем более в
этом деле…
– Значит, вы…
– Я должна была вмешаться, если потребуется. По-моему,
момент был самый подходящий, вам пришлось плохо…
– Да что вы! – сказал д’Артаньян, к которому вновь
вернулось извечное гасконское бахвальство. – Собственно говоря, к тому
времени, как вы появились, я их уже свернул в бараний рог, купил с потрохами и
принудил к повиновению…
– Кто бы сомневался…
– Вы что, не верите? Клянусь небесами, я с ними
управился, как с болванами…
– Я верю, верю… Вот, кстати, что это за странный
обрывок разговора я слышала при вашем с ними расставании? О каком это сыне
великого короля шла речь?
– Я вам потом расскажу, при удобном случае, –
заверил д’Артаньян, покраснев. – Это одна из моих коварных уловок, которая
сработала просто великолепно… Анна… Я не могу поверить, что вы здесь, со мной,
и мы вот так запросто скачем бок о бок…
Она, наконец, подняла голову, и в голосе зазвучало
неподдельное женское кокетство:
– Я вам успею еще надоесть, шевалье, нам еще несколько
дней ехать вместе, до самого Парижа…
– Вы? Мне? Надоесть? – От волнения он потерял нить
разговора. – Да это невозможно… С тех пор, как я вас увидел впервые, в
Менге, вы стоите у меня перед глазами…
Девушка тихонько рассмеялась:
– Вы хотите сказать, что соизволили меня запомнить?
Видевши один раз и мельком?
– Вы из тех, кого невозможно забыть, Анна…
– Даже после всех ваших похождений в Париже и побед над
столькими красотками, от очаровательной трактирщицы Луизы до Мари де Шеврез?
Д’Артаньян почувствовал, как запылали у него кончики ушей.
Воровато оглянувшись на слуг, отстававших на три корпуса, он растерянно
пробормотал:
– Кто вам рассказал эти глупости…
– Тот, кто был неплохо осведомлен о ваших славных
свершениях на тех полях, где вместо валькирий порхают амуры…
– Вздор, – сказал д’Артаньян. – Сплетни, злые
языки… Все это время я думал только о вас…
– Почему вдруг? – спросила она с той
восхитительной наивностью, что женщинам дается так легко, а мужчин повергает в
полнейшую растерянность. – У вас было столько возможностей, чтобы
выбросить из головы скромную путешественницу…
Д’Артаньян был уже не тот наивный и робкий юнец, что пару
месяцев назад пустился в путь из Тарба, не сделав на этом свете ровным счетом
ничего примечательного. И он решился.
– Потому что я люблю вас, – сказал он из-под
надвинутой на лицо шляпы, и это далось тем легче, поскольку он не видел ее
лица, ее глаз и мог притвориться, что говорит с самим собой или с воображаемым
предметом страсти неземной, как это частенько случается в сладких грезах.
Девушка рассмеялась:
– Самое подходящее место для объяснения в любви –
пустынный берег скучного канала, шпионская поездка…
– Это звучит, как стихи, – сказал расхрабрившийся
д’Артаньян. – Пустынный берег скучного канала…
– Вы, часом, не пишете стихи?
– Нет, – честно признался гасконец. – Я их и
не читал-то почти. Однажды, честно, попробовал сочинить… О вас.
– И что у вас получилось?
– Вы будете смеяться.
– Честное слово, и не подумаю.
– Правда?
– Честное слово, я же сказала.
– Как это ни странно, я люблю вас, Анна… –
осмелился предать гласности свой единственный опыт версификации д’Артаньян.
– А дальше?
– А дальше у меня не получилось, как я ни бился, –
убитым голосом сознался д’Артаньян. – Не выходит, хоть тресни…
– Должно быть, все оттого, что я не внушаю вам
достаточно сильных чувств… – сказала она.
– Как вы можете так думать! Просто я… я, честно говоря,
не получил никакого образования, в нашей глуши неоткуда было взяться поэтам… Вы
– другое дело, вы ведь живете в Париже…
– Детство и юность я провела большей частью в Лондоне.
Так сложилось. Но вы правы, там тоже достаточно поэтов…
– Это у англичан-то? – изумился д’Артаньян. –
Вот уж в чем их не подозревал, так что в сочинении стихов!
– И совершенно зря. Хотите послушать, что сочинил
однажды для меня один английский поэт?
– Пожалуй, – буркнул он недоверчиво. –
Посмотрим, на что они там способны…
Анна, сдвинув шляпу и открыв лицо легкому ветерку,
резвившемуся над каналом, напевно, мечтательно продекламировала:
– Блаженная пора признаний затяжных!
Красотки до утра готовы слушать их.
А кто любви урок покамест не постиг —
Пускает в ход намек, зовет на помощь стих.
Хоть лето – мать утех, зиме свои под стать:
Любовь – игра, доступная для всех,
Чтоб ночи коротать…
Что скажете?
– Неплохо для англичанина, – великодушно признал
д’Артаньян. И тут же осведомился ревниво: – Должно быть, он ухаживал за вами?
– Шевалье… Он был гостем моего отца. Мне тогда было
четырнадцать лет, а ему – пятьдесят…
– А, это другое дело, – мгновенно успокоился
д’Артаньян. – Пятьдесят – это уже глубокий старик…
«Решено, – подумал он. – Когда с заговором
покончат и у меня будет свободное время, немедленно отправлюсь в ту книжную
лавку, где у меня кредит, заплачу долги и потребую столько стихов, сколько
хозяин в состоянии предоставить, пусть даже придется нагрузить книгами повозку.
Черт побери, сумеет же, наверное, человек, прочитав пару сотен стихов, сам
написать что-нибудь складное?!»
– Почему вы замолчали, шевалье? – с любопытством
спросила девушка. – Все-таки ревнуете к призракам, существующим только в
вашем воображении?
