– У нее клеймо на плече, – тихо сказал
д’Артаньян. – Нет, не французское – венецианское. Вид у него такой, словно
его наложили довольно давно тому – и обладательница долго и старательно
пыталась его свести всякими притираниями… Сейчас ей лет двадцать шесть… Она
должна была натворить что-то серьезное, если ее заклеймили черт-те сколько лет
назад… Совсем молоденькой…
– Ваша правда, сударь, – вздохнул Планше. –
За такие секреты и в самом деле могут глотку перерезать. Бегу укладываться…
«Ей просто некого послать за сообщниками, – размышлял
д’Артаньян, подойдя к двери и чутко прислушиваясь. – А сама она вряд ли
рискнет бегать в одиночку по ночным парижским улицам. Несомненно, что-то
опасное замышлялось – но что? Она отослала прислугу, заранее принесла в спальню
вино – значит, и слезы, и мнимое раскаяние, и просьбы о помощи… Все было
притворством… Но не зарезать же в постели меня она собиралась? А почему бы и
нет? Бывало и такое, даже в Библии написано… Но какова хрупкая кастелянша!
То-то у нее плечи всегда были старательно прикрыты, даже тогда, в Лувре… Когда
вернемся из Англии, обязательно расскажу все монсеньёру, он что-нибудь да
посоветует, а главное, дознается, за что в Венеции клеймят молодых девиц…»
Глава 4
Учтивые беседы в трактире «Кабанья голова»
– Надобно вам знать, сэр, – говорил трактирщик,
удобно расположившийся на скамье напротив д’Артаньяна, – что поначалу этот
прохвост не был никаким таким герцогом Бекингэмом. Он был попросту Джордж
Вилльерс, младший сын дворянина из Лестершира, и не более того, –
обыкновенный сопливый эсквайр без гроша в кармане. Явился он во дворец при
покойном короле, разодетый по последней парижской моде на последние
денежки, – фу-ты, ну-ты, ножки гнуты! Много при дворе бывало прохиндеев,
сами понимаете, возле трона они вьются, как, простите на скверном сравнении,
мухи вокруг известных куч, – но такой продувной бестии до него еще не
видывали, это вам всякий скажет. Уж не знаю как, но он быстренько втерся в
доверие к королю, начисто вытеснил старого фаворита, графа Сомерсета, – и
пошел в гору, и пошел, будто ему ведьмы ворожили, а то и сам Сатана! Глядь – а
он уж виконт! Оглянуться не успели – а он еще и маркиз! Проснулись утром – а он
уже герцог Бекингэм, извольте любоваться! Верно вам говорю, душу не продавши
нечистой силе, этак высоко не вскарабкаешься… Хвать – и он уж главный конюший
двора, или, по новомодному титулуя, главный шталмейстер… Как будто чем плох
старый чин – «конюший», деды-прадеды не глупее нас были, по старинке господ
сановников именуя… Шталмейстер! Этак и меня, чего доброго, обзовут как-нибудь
по-иностранному, как будто у меня от этого окорока сочнее станут и служанки
проворнее! Глядь-поглядь – а этот новоиспеченный Бекингэм уже главный лорд
Адмиралтейства, то бишь, говоря по-вашему, военно-морской министр! Ах ты,
сопляк недоделанный! Ведь, чтобы дать ему место, выгнали в отставку доблестного
господина главнокомандующего английским флотом, разгромившего испанскую Великую
Армаду! А знаете, чем он себя на этом посту прославил, наш Вилльерс? Да
исключительно одной-единственной подлой гнусностью! Когда его карету обступили
матросы и стали просить задержанного жалованья, он велел похватать зачинщиков и
тут же на воротах вздернуть…
В ярости он даже пристукнул кулачищем по столу, отчего
жалобно затрещала толстая дубовая доска, а бутылка и стакан перед д’Артаньяном
подпрыгнули и зазвенели. Трактирщик был правильный – высоченный, широкоплечий,
с мощными ручищами, толстым брюхом, полнокровным лицом и зычным голосищем.
Именно такие хозяева постоялых дворов вкупе с трактирами и служат наилучшей
рекламой своему заведению – испокон веков повелось, что путешественник
относится с подозрением к худому и хилому трактирному хозяину, потому что
всякое ремесло требует от человека соответствующего облика. Кто пойдет лечиться
к чахоточному доктору, кого развеселит унылый комедиант? Владелец постоялого
двора просто-таки обязан быть огромным и громогласным, развеселить гостей
шуткой и развлечь интересной беседой, чтобы гость был за ним, как за каменной
стеной…
Владелец заведения под вывеской «Кабанья голова», где
остановился д’Артаньян, всеми вышеперечисленными качествами обладал в самой
превосходной степени. Едва увидев его впервые, становилось ясно, что в комнатах
у него порядок, воришки и карточные мошенники обходят трактир десятой дорогой –
а что до гостей, то мало кто решится улизнуть, не заплатив…
Так что д’Артаньян отнюдь не скучал в ожидании заказанного
жаркого – хозяин бойко болтал по-французски и еще на парочке языков, так что
гасконец уже узнал немало интересного об английских делах и высоких персонах.
То ли хозяин «Кабаньей головы» был человеком отчаянной бесшабашности из тех,
кто не следит за языком, то ли подобная вольность разговоров здесь была в
обычае повсеместно – поначалу гасконец поеживался, слушая хозяина, ежеминутно
ожидая, что нагрянет полиция и утащит в тюрьму хозяина за откровенное
оскорбление земного величества, а его слушателей за невольное соучастие. Но
время шло, а сбиры так и не появились – пожалуй, здесь и в самом деле можно
было толковать вслух об иных вещах не в пример свободнее, нежели на континенте…
– Бекингэм лебезил перед покойным королем, как самый
подлый льстец! – гремел хозяин. – Себя он униженно именовал псом и
рабом его величества, а короля – Его Мудрейшеством. Мудрейшество, ха! Наш
покойничек, шотландец чертов, был дурак-дураком, и ума у него хватало
исключительно на одно: выжимать денежки из подданных. Яков, чтоб его на том
свете запрягли смолу возить чертям заместо клячи, торговал титулами и
должностями, словно трактирщик – колбасой и вином. Мало того, он даже изобрел
новый титул – баронета. Не было прежде никаких таких баронетов, а теперь –
извольте любоваться! За тысячу фунтов золотом любой прохвост мог стать этим
самым баронетом… Представляете, сколько их наплодилось? Кинь камень в бродячую
собаку, а попадешь в баронета, право слово! Ну, а в Бекингэме он нашел себе
достойного сообщника. Все королевство было в распоряжении фаворита, и его
матушка, словно лавочница, продавала звания и государственные посты… Вам, сэр,
не доводилось видеть Бекингэма? Жаль, вы много потеряли! Сверкает алмазами и
прочими драгоценными самоцветами, что ходячая витрина ювелира, от ушей до
каблуков…
Д’Артаньян взглянул на украшавший его палец алмаз герцога и
подумал: «Ну что же, лично мне доподлинно известен по крайней мере один случай,
когда герцог без особого сожаления расстался с одним из своих немаленьких
солитеров
[18]
… А впрочем, если подумать, ему это ничего и не
стоило, если верна хотя бы половина того, о чем рассказывает хозяин. Разве сам
я испытываю горькие сожаления, давая Планше парочку су, чтобы сходил в
трактир?»
– Вот только все его алмазы не прибавят ему доброго
имени, – продолжал хозяин. – Как был невеждой и безмозглым выскочкой,
так и остался. Проходимец если и может чем похвастать, так это красотой и
умением танцевать – но, воля ваша, а для мужчины и дворянина этого мало! Верно
вам говорю, все дело даже не в Бекингэме, а в покойном короле Якове, тупице и
обирале! А молодой наш король Карл ничуть не лучше, если не хуже. Вот его
старший брат, принц Генрих, тот был совсем другой – многообещающий был юноша,
тихий, благовоспитанный и ученый, не зря он у нас в Англии пользовался всеобщей
любовью. Только так уж нам всем не повезло, что Генрих в девятнадцать лет
простудился и умер от лихорадки – и на трон вскарабкался Малютка Карл, приятель
Бекингэма по кутежам и авантюрам… Представляете, как эта парочка развернулась,
заполучив королевство в полное и безраздельное владение? Вон там, за столиком у
окна, сидит молодой джентльмен из хорошей семьи, я вас с ним сведу, если
хотите, он многое может порассказать о дворцовых порядочках. Король наш только
тем и занимается, что воюет с парламентом, потому что господа из парламента как
могут мешают Малютке Карлу измышлять новые поборы. Но он все равно ухитряется
стричь Англию, как овечку. Он, изволите видеть, ввел налог с водоизмещения
корабля, налог с веса корабля и повышает эти налоги из месяца в месяц, как его
душеньке угодно. У меня брат корабельщиком в Ярмуте, у него три судна, так что
я-то знаю… Малютка возродил ненавистные всем законы об охране королевских лесов
– и под шумок присвоил себе чужие леса, отобрав их у законных хозяев. А чего
стоит история с «корабельными деньгами»! Король решил собирать деньги на
содержание государственного флота не только с морских портов, как исстари
повелось, но и со всех графств Англии и даже с дворян…
