– Могу поклясться чем угодно: если с вами, не дай бог,
что-нибудь произойдет, я поступлю, как этот самый Ромео! И сомневаться нечего!
Клянусь…
– Не стоит клясться, Шарль, – мягко сказала
Анна. – Жизнь – это не пьеса…
– Но я…
– Кардинал не одобряет клятвы всуе…
Перед лицом столь весомого аргумента д’Артаньян замолчал не
без внутреннего протеста, хотя свято верил, что говорит сущую правду, что он и
в самом деле не сможет жить, если…
Но вскоре он отогнал мысли о грустном. Не место и не время.
Главное, она шагала рядом, опираясь на его руку, и перед глазами еще стояла
высокая и трагическая история любви двух юных сердец, и в его душе по-прежнему
пылала надежда, а значит, жизнь была прекрасна, как рассвет…
В отличие от простой публики, простоявшей все представление
на ногах и покидавшей театр в страшной давке, они оказались в лучшем положении
– ложи для благородной публики соединялись галереей с домом актеров, и можно
было уйти без толкотни.
Они миновали целую шеренгу крохотных комнаток, где
комедианты приводили себя в будничный вид, и д’Артаньяна здесь ожидало еще
несколько сюрпризов: толстуха-кормилица оказалась самым что ни на есть
взаправдашним мужчиной, вдобавок лысым, а старик Капулетти – вовсе не стариком
и даже не пожилым, а молодым человеком, лишь несколькими годами старше самого
гасконца. От этой изнанки увлекательного действа д’Артаньяну стало чуточку
грустно, но это тут же прошло – им приходилось идти сквозь строй любопытных
взглядов, и невыразимо приятно было шагать рядом с Анной, поддерживая ее под
локоток, с загадочно-важным видом обладателя…
– Рад вас видеть, Дэртэньен, – сказал вышедший из
боковой двери Уилл Шакспур. – Вам понравилось?
Он выглядел не просто уставшим – выжатым, как лимон, словно
весь день с утра до заката таскал тяжеленные мешки.
– Прекрасная пьеса, – сказал д’Артаньян. –
Как вам только удается все это излагать красиво и складно… Вы сущий волшебник,
Уилл! Что это с вами? Неприятности?
– Нет, – с вымученной улыбкой возразил
Шакспур. – Так, знаете ли, каждый раз случается на первом представлении
новой пьесы…
– А, ну это я понимаю! – живо воскликнул
д’Артаньян. – Помню, когда я первый раз на дуэли проткнул как следует
мушкетера короля, долго места себе не находил… Первая дуэль – это, знаете ли…
Так что я вас понимаю, Уилл, как никто…
– Благодарю вас, – с бледной улыбкой сказал
Уилл. – Рад был видеть вас и вашу прекрасную даму…. Кстати, вы не
возражаете, если я в какой-нибудь пьесе использую вашу сентенцию?
– Это которую? – удивился д’Артаньян.
– Вы, возможно, не помните… В тот вечер, когда мы с
вами и молодым Оливером сидели в «Кабаньей голове», вы мне сказали великолепную
фразу: «Весь мир – театр, а все мы – в нем комедианты». Вы не помните?
– Э-э… – что-то такое припоминаю, – сказал
д’Артаньян осторожно. Не стоило уточнять при Анне, что из событий того вечера
он напрочь забыл очень и очень многое. – Ну разумеется, Уилл, используйте
эту фразу, как сочтете нужным…
– Спасибо. Быть может, вы не откажетесь выпить со мной
стаканчик виски?
– О нет! – энергично возразил д’Артаньян, при
одном упоминании об виски внутренне содрогаясь. – Уже темнеет, а мне еще
нужно проводить миледи Кларик в ее дом… Всего наилучшего!
– Вы великолепны, Шарль, – сказала Анна, когда они
вышли на улицу и медленно направились вдоль Темзы. – Оказывается, вы еще и
мудрые сентенции выдумываете, а потом забываете, как ни в чем не бывало… А
почему это вы форменным образом передернулись, едва этот ваш Шакспур упомянул
об виски?
– Вам показалось, – сказал д’Артаньян насколько
мог убедительнее. – Право же, показалось…
– Должно быть, – покладисто согласилась Анна и
понизила голос: – Как вы себя чувствуете перед завтрашним… предприятием?
– Простите за банальность, но ваше присутствие придает
мне храбрости, – сказал д’Артаньян. – К тому же самое трудное выпало
на вашу долю…
– Ну, не преувеличивайте, – сказала она. –
Нет ничего сложного в том, чтобы украдкой срезать пару подвесок с плеча
Бекингэма. Этот самоуверенный павлин не ждет подвоха – он себя считает самым
неотразимым на свете, а женщин – набитыми дурами, и достаточно мне будет,
положив ему руку на плечо, взглянуть вот так, нежно, соблазнительно и
многообещающе… – и она послала д’Артаньяну лукавый взгляд, в полной мере
отвечавший вышеперечисленным эпитетам, так что в душе у гасконца смешались
любовь и отчаяние.
И он воскликнул с горечью:
– О, если бы вы хоть раз посмотрели так на меня! И от
всей души, а не предприятия ради!
– За чем же дело стало? – невинно спросила Анна и
взглянула на него так, что сердце д’Артаньяна провалилось куда-то в бездны
сладкой тоски.
– Но это же не всерьез, – сказал он убитым
голосом. – Вы по всегдашнему вашему обыкновению играете со мной…
– А если – нет? – тихо спросила она.
– Анна! – воскликнул д’Артаньян, встав лицом к ней
и схватив ее руки.
– Шарль… – укорила она шепотом. – На улице
люди, на нас смотрят… Возьмите меня под руку и пойдемте дальше. Расскажите, что
вы делали тут все это время? Не скучали, надеюсь?
– Нет, – сказал он осторожно. – Я… я гулял по
городу, смотрел достопримечательности.
Это было чистой правдой, он лишь не стал уточнять, что
посвящал сему благопристойному занятию далеко не все свое время, а лишь
последний день – чтобы выветрились последствия веселого вечера в «Кабаньей
голове».
– И что же, попалось что-то интересное?
– В общем да, – сказал д’Артаньян. – Я
только, как ни старался, не нашел рынка, где торгуют женами…
– Кем-кем?
– Надоевшими женами, – сказал д’Артаньян серьезно. –
Один моряк еще в Беарне мне рассказывал, что в Лондоне есть такой рынок… Когда
жена англичанину надоест или состарится, он ведет ее на этот самый рынок и
продает задешево, а то и обменивает с приплатой на новую, помоложе… Как я ни
расспрашивал лондонцев, они отказывались меня понимать. Видимо, все время
попадали такие, что плохо говорили по-французски, а по-английски я не умею…
Анна рассмеялась:
– Шарль, ваш моряк все сочинил… Нет в Лондоне такого
рынка и никогда не было.
– Правда?
– Правда. Я здесь много лет прожила и непременно знала
бы…
– Чертов краснобай, – сказал д’Артаньян в
сердцах. – Ну, попадется он мне когда-нибудь… Я ведь добросовестно
выспрашивал у лондонцев, где у них тут торгуют старыми женами… То-то иные
фыркали и косились мне вслед…
– Представляю… – безжалостно сказала Анна.
– Ну вот, вы опять…
