– Я, сударь, трезв сегодня, – сухо ответил
уязвленный офицер. – И всегда исполняю данные мне приказы в точности. Лорд
Винтер велел доставить вас к судье, а больше мне ничего не известно…
– Я понимаю…
– Вы не держите на меня зла? – спросил молодой
пуританин.
«Ну где там, – подумал д’Артаньян. – Сейчас я
брошусь тебе на шею и осыплю заверениями в братской к тебе любви, олух царя
небесного! Я же образец христианской кротости, когда меня арестовывают, меня
это только умиляет… Древком пики бы еще перетянули по хребту, и тогда я вообще
почувствовал бы себя, как в раю… Ну и болван! Интересно, кто в моем положении
не затаит на тебя зла?!»
– Давайте обдумаем все спокойно, – сказал
д’Артаньян самым миролюбивым тоном. – Итак, лорд Винтер дал вам сегодня
утром приказ доставить меня к судье…
– Вчера вечером, простите. Приказ был отдан мне вчера вечером,
с тем, чтобы я привел его в исполнение нынче поутру, – пояснил лейтенант
не то чтобы особенно дружелюбно, но, по крайней мере, с откровенностью
прямодушного человека, проявлявшего ровно столько непреклонности, сколько
требует приказ.
«Ничего не понимаю, – подумал д’Артаньян. – Вчера…
Все было задумано и стало претворяться в жизнь вчера. Когда еще ни одна живая
душа не знала, что я поплыву в Хэмптон-Корт… Или все же где-то во Франции свила
гнездо измена и кто-то из особо доверенных лиц кардинала оказался двурушником?
Но почему в таком случае меня не схватили сразу по прибытии в Лондон? Почему не
схватили во дворце с самыми недвусмысленными уликами в кармане? Винтер, Винтер!
Он один опаснее сотни Бекингэмов…»
Он попытался рассмотреть хоть что-нибудь за пределами
медленно тащившейся кареты, за которой, судя по долетавшему топоту и
постукиванию о мостовую древков протазанов, старательно шагали моряки, но
занавески были задернуты плотно. Приходилось составлять себе мнение о
происходившем вокруг исключительно по уличному шуму – д’Артаньян уже имел
некоторое представление о Лондоне. Похоже, карета все еще двигалась по
оживленным улицам в самом центре города – д’Артаньян не понимал ни слова из
доносившегося гомона, но этот шум в точности напоминал парижскую суету…
Стук колес отозвался гулким и кратким эхом – кажется, карета
проехала под низкой и широкой аркой. И остановилась. «Это не их знаменитый
Тауэр, – подумал д’Артаньян. – Тауэр на другом берегу, а мы, ручаться
можно, не проехали за это время ни по одному мосту…»
– Прошу вас, – сказал лейтенант Фельтон,
распахивая дверцу.
Д’Артаньян, не заставив себя просить дважды, проворно
выскочил. Карета стояла во внутреннем дворе какого-то высокого здания самого
старинного облика, и, судя по убогому виду стен, окон и дверей, гасконцу вновь
предстояло иметь дело с той разновидностью рода человеческого, что именуется
судейскими. Даже если бы Фельтон не проговорился, что они едут к судье,
д’Артаньян безошибочно бы опознал здание: отчего-то полицейские и судьи обитают
в домах, пришедших в совершеннейшее запустение как снаружи, так и внутри. То ли
господа судейские, мастера вольного обращения с казенными суммами, кладут в
карман и деньги, отведенные на починку, то ли в столь неприглядном виде скрыт
злой умысел – приведенный пред грозные очи представителей закона субъект должен
заранее осознать, что отныне его будет окружать самая унылая обстановка…
Сомкнувшись, моряки провели д’Артаньяна по извилистым
длинным коридорам и препроводили в комнату, показавшуюся гасконцу родной и знакомой
донельзя, – настолько она походила на резиденции полицейских комиссаров, к
которым его под конвоем доставляли в Париже (впрочем, те присутственные места,
куда он приходил по своему хотению, ничем не отличались). Тот же въедливый и
удушливый запах старой бумаги, чернил и сургуча, те же неказистые столы и
стулья, даже мантия на восседавшем за столом краснолицем толстяке казалась
доставленной прямехонько из Парижа – столь же потертая и пыльная.
Судя по горделивому виду краснолицего, он был здесь главным
– ну прямо-таки королевская осанка, голова надменно задрана, нижняя губа
оттопырена почище, чем у Анны Австрийской… Возле стола почтительно стоял еще
один носитель мантии, но этот, сразу видно, был на побегушках, худой и
плешивый, с неприятным взглядом.
После недолгого обмена фразами на непонятном гасконцу
английском Фельтон и моряки покинули комнату с видом людей, избавившихся от не
самого приятного в их жизни поручения. На смену им явились двое здоровенных,
бедно одетых субъектов устрашающего телосложения, более всего похожих даже не
на типичных представителей лондонской черни, а на диких лесных людей:
неуклюжие, звероватые какие-то, заросшие бородами до глаз вопреки всякой моде.
Они поместились по обе стороны д’Артаньяна, стоя к нему лицом и настороженно
следя за каждым движением.
– Итак, доставили наконец… – сказал толстяк на
неплохом французском. – Меня зовут сэр Эскью, и я тут судья…
– В самом деле, сэр Эскро? – вопросил д’Артаньян с
самым невинным видом.
Одному богу известно, уловил ли судья издевку или его знание
французского не простиралось настолько глубоко
[23]
, но он,
окинув гасконца неприязненным взглядом, процедил через губу:
– Эскью, я вам сказал… А это вот – мистер Марло, мой
помощник.
– Марлоу? – с тем же простодушным видом спросил
д’Артаньян.
Но и эта его проказа
[24]
не произвела
никакого действия. Судья, шумно сопя, какое-то время рассматривал его так,
словно все уже для себя решил и колебался лишь между четвертованием и
повешением. Потом, в свою очередь, спросил:
– Так это вас зовут д’Артаньян?
– Господин судья, я глубоко тронут, – сказал
д’Артаньян почтительно. – Вы чуть ли не единственный англичанин, который
правильно выговаривает мое имя…
– А удостоверить свою личность можете?
– Без всякого труда, – сказал д’Артаньян, вынимая
из кармана свое подорожное свидетельство, выписанное на имя кадета рейтаров
Шарля де Кастельмора, путешествующего со слугой Планше по собственной
надобности.
Пробежав бумагу глазами, судья, не поднимая глаз, спросил с
подозрительным видом:
– Отчего же вы пишетесь Кастельмор, а зоветесь д’Артаньян?
– Потому что мое полное имя – де Батц д’Артаньян де
Кастельмор, – спокойно ответил гасконец. – У вас, в Англии, подобное
именование тоже не редкость…
Швырнув бумагу в ящик стола, судья наклонился вперед и,
потирая ладони, радостно объявил:
– Ну вот ты нам и попался…
– Простите? – поднял бровь д’Артаньян.
– Каков прохвост, Марло? – повернулся судья к
помощнику, и тот подхалимски захихикал. – Притворяется, будто видит нас
впервые в жизни…
