– А я-то его сразу узнал, сэр Эскью, – сообщил
Марло. – Хоть он и в другой одежде… Трудненько его не узнать, мошенника…
– А не выбирать ли вам выражения тщательнее,
сударь? – недобро поинтересовался д’Артаньян. – Иначе…
– Молчать! – заорал судья, грохнув кулаком по
столу. – А то я тебя, прощелыгу, еще и плетьми прикажу отодрать!
Д’Артаньян невольно дернулся в его сторону, но бородатые
верзилы, оказавшиеся не столь уж и неуклюжими, проворно сграбастали его за
локти так, что суставы затрещали, и вырваться не было никакой возможности.
– У кого ты, прохвост, спер эту бумаженцию, мы потом
выясним, – сказал судья. – Если только будем тратить время…
– А стоит ли, сэр? – подобострастно посунувшись к
его уху, спросил Марло. – К чему тратить время и силы на такие глупости?
– Вы совершенно правы, Марло, – сказал
судья. – В самом деле, какая разница, у кого он украл бумагу? Главное,
мы-то его прекрасно помним, мошенника… Думал, мы тебя не узнаем?
– Я тебя, голубчик, по гроб жизни не забуду, –
хихикнул Марло. – И узнаю из тысячи… Мы же тебя предупреждали по всей
строгости закона, а ты, стервец, не внял…
Д’Артаньяну показалось, что он спит и видит дурной
сон, – но боль в стиснутых лапищами бородачей локтях была самая
натуральная, какой во сне никогда не бывает.
– Что здесь происходит? – спросил он в полнейшей
растерянности. – За кого вы меня принимаете, господа?
– То есть как это за кого? – с наигранным
изумлением ухмыльнулся судья. – За того, кем ваша милость и является: за
бродягу французского происхождения Робера Дебара, уже привлекавшегося однажды к
суду не далее как месяц назад… – Он сделал паузу, глядя на д’Артаньяна с
гнусной ухмылкой, потом подтянул к себе толстенную пыльную книгу и раскрыл ее
почти посередине. – Сейчас я вашей милости все объясню… На тот случай,
если изволили запамятовать. Надобно вашей милости знать, что двадцать девятого
июня тысяча пятьсот семьдесят второго года от Рождества Христова английский
парламент принял закон под официальным названием «Закон о наказании бродяг и
помощи бедным и калекам», имеющий к таким, как вы, самое что ни на есть прямое
отношение… Вам, голубчик, уже исполнилось ведь четырнадцать?
– Да, – сказал д’Артаньян.
– Отлично, отлично… Читаю: «Любое без исключения лицо
или лица старше четырнадцати лет, которые в соответствии с этим законом будут
определены как жулики, бродяги или здоровые нищенствующие и схвачены в любой
момент после праздника святого апостола Варфоломея, где бы это ни было в
королевстве, просящими милостыню или совершая преступления бродяжничества и
нарушения настоящего парламентского закона по какой-либо из этих статей…»
– Что за чушь! – воскликнул д’Артаньян, гордо
выпрямившись. – Я в жизни не просил милостыни!
– А никто вас в этом и не обвиняет! – елейным
голоском произнес Марло. – Вы, сударь мой, попадаете под категорию не
нищих, а бродяг.
– Вот именно, – сказал судья. – Читаю: «Все
фехтовальщики, укротители медведей, простые актеры интерлюдий и менестрели, не
принадлежащие никакому барону или другому благородному лицу высокого ранга; все
жонглеры, распространители слухов, лудильщики и мелкие бродячие торговцы,
которые действуют, не имея разрешения, по крайней мере, двух мировых судей того
графства, где они действовали…» Что, и это не про вашу милость писано? Черт
побери, именно про вас! Фехтовальщик, у которого в качестве доказательства
изъята шпага! Распространитель слухов, о чем есть свидетельства трех
благонамеренных граждан! – Он хлопнул ладонью по лежавшей перед ним
бумажной стопе. – Все о вас здесь и написано, в лучшем виде, добрым
английским языком, добрыми английскими чернилами! Ну что вы на меня так смотрите?
Месяц назад мы по доброте душевной подробно вам растолковали механизм действия
закона и печальные последствия для бродяг, совершающих аналогичные преступления
вторично… Не помните, милый?
– Я в жизни вас не видел, – сказал
д’Артаньян. – Ни вас, ни вашего Марлоу. Месяц назад я был во Франции, а в
Англии я впервые и живу тут всего несколько дней…
– Быть может, вашу личность удостоверит французский
посол? – поинтересовался судья.
– Не имею чести быть с ним знакомым, – сумрачно
отозвался д’Артаньян.
Это была полуправда. Французский посол в Англии, герцог де
Шеврез, мог оказаться посвященным в некие тайны трудами супруги – и стал бы в
этом случае для д’Артаньяна еще более опасен, нежели Бекингэм и все его
клевреты…
– Подождите, – сказал д’Артаньян. – В
«Кабаньей голове» остался мой слуга, уж он-то удостоверит мою личность! Это
может сделать и хозяин «Кабаньей головы» Брэдбери…
Судейские переглянулись с крайне недоуменным видом.
– Вы видите, судья, как он закоснел в своих
преступлениях, – елейным тоном произнес Марло. – Выдумывает каких-то
свидетелей…
– Короче говоря, уж не рассчитываете ли вы, любезный,
что я буду тратить время, разыскивая вымышленных Брэдбери и каких-то не менее
мифических слуг? – ухмыльнулся судья. – Эх, молодо-зелено, законы
нарушаем легко, а вот придумать подходящие оправдания ума не хватает… Так вот…
Закон предусматривает, что в случае первого задержания лицо одной из помянутых
категорий – то бишь в вашем случае фехтовальщик и распространитель слухов –
считается бродягой и с ним обращаются соответственно, если только какая-нибудь
уважаемая личность не согласится взять его к себе на службу на два года… Вам
повезло. Нашлась уважаемая личность…
– Вот как? – саркастически усмехнулся
д’Артаньян. – И кто же это?
– Сами прекрасно знаете, – небрежно ответил судья,
словно от мухи отмахнулся. – Но вы не оправдали ожиданий вашего
благодетеля, сбежали от него и вновь принялись за старое… А следовало бы
вспомнить, что в случае вторичной поимки за то же преступление виновный без
особых церемоний приговаривается к смертной казни. Именно так я с вами и
намерен поступить. Сколько можно испытывать терпение закона?
Изумленный д’Артаньян оторопело переводил взгляд с одного на
другого. Все это было настолько диким и невозможным, что не лезло ни в какие
ворота…
И тут он вспомнил об испытанном средстве, способном смягчить
самое черствое сердце любого судейского.
– Прикажите этим медведям меня отпустить, – сказал
он как мог спокойнее. – Я хочу продемонстрировать вам неоспоримые
доказательства своей невиновности…
– А вы будете себя хорошо вести? – осведомился
судья с хитрой улыбкой.
– Куда уж лучше, – сказал д’Артаньян.
Почувствовав, как после знака судьи разжались железные
клещи, мертвой хваткой сжимавшие его руки, он потряс локтями, восстанавливая
нарушенное кровообращение, потом, стараясь не делать резких движений – как вел
бы себя со злющей пастушьей овчаркой, на которую его стражи чрезвычайно
походили, – достал из кармана туго набитый кошелек, ослабил завязки и
продемонстрировал кучку золотых монет внутри.
