– Ну, вообще-то, они мне придают вид настоящего
гвардейца…
– Усы, знаете ли, имеют свойство быстро
отрастать, – сказал Шакспур, теребя свои. – Если ради того, чтобы
быстро и благополучно выбраться из Англии, вам придется пожертвовать вашими
великолепными усами, вы согласитесь?
– Как выражался один из наших королей, я готов потерять
все, кроме чести, – подумав, произнес д’Артаньян.
– Ловлю вас на слове, – сказал Шакспур и, набрав в
грудь побольше воздуха, заорал: – Чаплин, Джек Чаплин, негодяй этакий! Если ты
еще на ногах, поди сюда!
Вбежал не старый еще человек и выжидательно остановился у
стола, преданно глядя на Шакспура.
– Вот, позвольте вам рекомендовать, – сказал Уилл,
сделав величественный жест рукой. – Человек из хорошей семьи, имеющей даже
право на герб, но вот уже восьмой год как прибился к моей труппе. Неимоверно
ему хочется быть актером – но актер из него, как из герцога Бекингэма
монах-отшельник, сколько я ему это ни объяснял, все впустую. Джек, в тысячный
раз тебе повторяю: если в семействе Чаплин и будут актеры, то не иначе, как
твой пра-пра-правнук… Но! – он воздел указательный палец. – Зато у
Джека есть и несомненное достоинство. Мало сыщется в наших театрах людей,
равных ему в умении мастерски гримировать…
– Мастерски – что? – переспросил д’Арта– ньян.
– Сами увидите, – отрезал Шакспур. – Эй,
Джек, немедленно тащи сюда все свои причиндалы, да не забудь прежде всего
бритву и мыло. Молодому человеку следует сначала сбрить усы…
– А остальным? – попятился д’Артаньян.
– Насчет остальных у меня другие замыслы, –
беспрекословно отрезал Шакспур. – Извольте повиноваться, Дэртэньен, если
хотите незамеченным улизнуть из Англии! Если ваша компания вызовет у кого-то
хоть тень подозрения, то, когда вас поведут на виселицу, потребуйте, чтобы меня
повесили вместе с вами. Только, клянусь вам самым святым для меня, поэзией и
театром, до такого ни за что не дойдет! Вы имеете дело с Уиллом Шакспуром и его
правой рукой, Джеком Чаплином, а эти джентльмены, пусть пьяницы и бабники, но
мастера своего дела! Вытащите из угла вон тот табурет, Дэртэньен, и садитесь
поближе к свету… Почитать вам новые стихи ради скоротания времени?
– Охотно, – оживился д’Артаньян. – Только,
бога ради, помедленнее, Уилл, чтобы я мог запомнить и прочесть потом… одной
даме.
– Я, кажется, догадываюсь, кому…
Вбежал Джек Чаплин с тазом в одной руке и бритвенным
прибором в другой. Подчиняясь неизбежному, д’Артаньян поудобнее устроился на
шаткой табуретке и внимательно слушал, как декламирует старина Уилл:
– Украдкой время с тонким мастерством
Волшебный праздник создает для глаз
И в то же время в беге круговом
Уносит все, что радовало нас.
Часов и дней безудержный поток
Уводит лето в сумрак зимних дней,
Где нет листвы, застыл в деревьях сок,
Земля мертва и белый плащ на ней.
И только аромат цветущих роз —
Летучий пленник, запертый в стекле,—
Напоминает в стужу и мороз,
О том, что лето было на земле.
Свой прежний блеск утратили цветы,
Но сохранили душу красоты…
«Как ему это удается? – думал д’Артаньян, покорно
подставляя лицо сверкающей бритве. – Нет, черт возьми, как ему это
удается? Те же самые слова, которые мы все знаем, все до единого по отдельности
знакомы – но он как-то ухитряется складывать их особенным образом, так что
получается сущая драгоценность… Ну почему так не умею я?»
– Ну вот, – удовлетворенно сказал Шакспур. –
Теперь еще добавить изрядное количество театрального грима, нанесенного с
неподражаемым мастерством Джека Чаплина… А платье…
Он шумно отодвинул стул, встал и прошелся вдоль ряда
костюмов, задумчиво трогая то одно, то другое женское платье.
У д’Артаньяна стали зарождаться чудовищные подозрения, но он
предусмотрительно молчал, помня гасконскую пословицу. Наконец Уилл хмыкнул:
– В самом деле… Платье кормилицы Джульетты как нельзя
лучше подойдет, вы с Ричардом одной комплекции…
– Что? – воскликнул д’Артаньян, выпрямляясь во
весь свой долговязый рост. – Мне, потомку крестоносцев, прикажете бежать в
женском платье?!
– Молодой человек! – неожиданно могучим басом
прикрикнул Уилл. – Я знаю по крайней мере один случай, когда король бежал
из темницы в женском платье! Самый настоящий король!
– Д’Артаньян, нужно использовать любой шанс… –
сказал де Вард.
– Хорошо вам говорить… – пробурчал гасконец.
– Кардинал ждет… – сказал его друг безжалостно.
– Ну хорошо, – сказал д’Артаньян смиренно. –
Только пообещайте мне, господа, что эта история останется меж нами. Мало ли что
там происходило с королями – у них-то есть масса средств сделать так, чтобы над
ними не смеялись…
…Вот так и получилось, что в порт, где ожидало суденышко,
прибыли не трое молодых дворян при шпагах, а пуританское семейство, вовсе не
отягощенное орудиями убийства (надежно запрятанными в багаже). Впереди
медленно, как и подобает пожилому человеку, давно отвыкшему носиться сломя
голову, выступал седовласый и седоусый старец, согбенный годами, с
изборожденным морщинами лицом, сутулый и определенно немощный. Д’Артаньян и сам
решительно не узнавал де Варда в этом старце, казавшимся современником
крестовых походов, по чистой случайности зажившемся на этом свете. Этот самый
Джек Чаплин и в самом деле был непревзойденным мастером, настолько, что более
суеверный, чем наш гасконец, человек мог бы подумать, что здесь не обошлось без
колдовства, – даже стоя вплотную к де Варду, невозможно было узнать в
почтенном старце молодого гвардейца кардинала…
Каюзак тоже подвергся разительной перемене – его, правда, не
стали обращать в старика, но волосы и усы из темно-русых стали цвета перца с
солью, а нарисованные морщины прибавили не менее двадцати лет к его натуральным
двадцати пяти. Он тоже был одет с показной пуританской скромностью – и вдобавок
покоился на носилках, закрытый до груди темным покрывалом, закрыв глаза и
временами жалобно постанывая. Затея с носилками была придумана Уиллом, чтобы
скрыть то, с чем не смогли бы справиться ни переодевание, ни мастерство Джека
Чаплина, – великанский рост Каюзака. Трудно определить рост возлежащего на
носилках под бесформенным покрывалом больного, если только не измерять его
скрупулезно портновским футом, до чего вряд ли кто-нибудь додумался бы…
Тяжелее всего пришлось д’Артаньяну, имевшему облик скромной,
немного мужеподобной – что в Англии не редкость – высокой девицы в строгом,
чуть ли не монашеском темном платье давным-давно вышедшего из моды фасона. Ему
приходилось ежеминутно следить за собой, чтобы семенить меленько, как девицам и
приличествует, не размахивать руками при ходьбе, как гвардеец, не наступать на
платье – черт, как они только передвигаются в этих мешках до полу, ухитрившись
ни разу не споткнуться и не запутаться?! – не смотреть дерзко на зевак и
уж тем более не искать на боку эфес шпаги. Уилл муштровал его достаточно долго,
и д’Артаньян более-менее справлялся со своей ролью, набеленный и нарумяненный
(что входило в некоторое противоречие с нравами пуритан, но, в конце концов,
кто станет вносить суровую критику?).
