Самыми суровыми критиками должны были стать соглядатаи – а
их-то наметанным глазом д’Артаньян увидел по прибытии в порт не менее полудюжины.
Искусных среди них было мало, должно быть, Винтер и Бекингэм действовали по
принципу «числом поболее, ценою подешевле», и эти субъекты чересчур уж
преувеличенно изображали беззаботное любопытство. А другие, наоборот, не давали
себе труда скрывать, что зорко наблюдают за всяким встречным-поперечным,
прямо-таки буравя его подозрительными взглядами.
Однако они выдержали испытание. Поначалу взгляды сыщиков
скрестились на новоприбывших – и, мелкими шажками проходя в портовые ворота,
д’Артаньян чувствовал себя словно бы под обстрелом дюжины мушкетов. Очень
похоже, у него было не самое доброе и благостное выражение лица – но это, в
конце концов, ничему не вредило. Как мужчина он считал себя если не красавцем,
то, по крайней мере, привлекательным малым – а вот девица из него получилась
довольно-таки уродливая, но это только к лучшему: нет ничего удивительного в
том, что некрасивая девушка дуется на весь белый свет…
Никто к ним так и не прицепился. Но предстояло пережить еще
немало неприятных минут – пока глава семейства, то бишь де Вард, ходил в
канцелярию начальника порта отметить разрешение на отплытие, столь
неосмотрительно выданное Бекингэмом «Арамису». В нем, правда, не значилось
никакого имени и не было указано количество отплывающих – но кто знает, вдруг у
Бекингэма хватило ума, опомнившись, отменить все собственные разрешения?
Оказалось, не хватило – де Вард беспрепятственно вышел из
канцелярии в столь прекрасном расположении духа, что это было заметно даже под
мастерским гримом. То ли Бекингэм забыл о своей неосмотрительной щедрости, то
ли полагал, что д’Артаньян с друзьями уже все равно успел бежать из
Англии, – вряд ли Винтер стал с ним откровенничать касаемо своих планов
насчет гасконца…
Слуги вынесли на палубу носилки с болезным. Помогли
подняться по узкой доске немощному главе семейства, столь добросовестно
изображавшему дряхлость, что д’Артаньян прямо-таки умилился. В завершение столь
же галантно и бережно помогли подняться на корабль угрюмой некрасивой
барышне-пуританке.
И захлопали по ветру паруса, и поплыли назад лондонские
улицы, и сердце д’Артаньяна исполнилось ликования… Увы, ему еще долго пришлось
пребывать в женском облике – на всякий случай. Лишь когда они вышли из устья
Темзы в открытое море и отдалились от него на парочку лье, капитан – человек,
далеко не во все посвященный, но доверенный – смилостивился наконец, и
д’Артаньян с превеликой радостью содрал с себя в крохотной тесной каютке
ненавистные сценические тряпки, облачился в свой подлинный наряд, но долго еще
с помощью вымоченной в капитанском уиски тряпке убирал с лица все следы мнимой
принадлежности к женскому полу.
Гораздо позже, когда они проплывали мимо белых скал Дувра,
увенчанных могучей крепостью, казавшейся на таком расстоянии детской игрушкой,
оттуда вдруг послышался приглушенный расстоянием грохот, и над скалами взвилось
тугое белое облачко. А потом то же самое повторилось еще дважды.
– Сигнал, – буркнул капитан, стоявший рядом с ним
у невысокого борта. – Все порты Англии закрыты.
«Похоже, мы вовремя успели покинуть этот чертов остров, –
подумал гасконец. – Спохватился, должно быть, герцог…»
И в голове у него сами собой сложились вирши: к сожалению,
снова одно только начало, к которому, как ни бился, не придумал складного
продолжения:
– Пушки с пристани палят,
Кораблю пристать велят…
А впрочем, пушечный гром уже не имел к ним никакого
отношения – можно было беспрепятственно плыть дальше, вряд ли даже обладавший
орлиным взором человек разглядел бы со стен Дуврской крепости тех, кто стоял на
палубе суденышка с пышным названием «Лесная роза» и опознал бы в них самых
теперь, пожалуй, записных личных врагов герцога Бекингэма… Ускользнули,
господа!
«Атос меня беспокоит, – размышлял д’Артаньян. –
Нам уже ничем нельзя помешать, дело сделано, птичка упорхнула, вскорости мы
будем во Франции и галопом помчимся в Париж с драгоценной добычей, сулящей
нешуточные неприятности нашей королеве… и все же меня беспокоит Атос. Именно
тем, что он там наличествует, возле недалекого умом герцога… Сам не пойму, в чем
причины и корни беспокойства, но оно не отпускает ни на минуту… Интересно, как
поступит с ней Людовик? Судя по тому, что я о нем знаю, это ревнивец почище
незабвенного Бриквиля – еще и оттого, что сам мало на что способен, как и
Бриквиль. Ссылка или монастырь? Отрубить эту очаровательную головку у Людовика
все же не хватит духу, сдается мне, это не Генрих Восьмой Английский, а жаль…
Значит, монастырь или ссылка. Печально, но что поделаешь? Коли уж ты королева,
то не блуди, а ежели блудишь, так делай это с умом. Черт побери, именно так
наверняка высказались бы мои земляки, поведись им узнать кое-какие
государственные тайны. Волк меня заешь, вот это жизнь, вот это фортуна! Кто бы
мог подумать пару месяцев назад, что нищий и юный гасконский дворянин будет держать
в своих руках судьбу королевы Франции, сестры испанского короля?!»
Он коснулся груди. Там, под камзолом, чуть слева,
прощупывалась твердая выпуклость, кожаный мешочек с двумя подвесками. Сколько
бы ни стоили эти немаленькие алмазы, у них была еще одна цена, в сто раз
большая, но истинное ее значение понимали лишь немногие посвященные.
Незавидная судьба Анны Австрийской быстро приближалась к
французским берегам под старым, выбеленным ветрами и морской солью парусом из
прочной генуэзской ткани, по месту выделки именовавшейся на разных языках то
«дженезе», то «джинсо»…
Глава 10
Д’Артаньян никогда бы не подумал, что будет ехать по родной
Франции, словно по вражеской стране, где нападения можно ждать из-за каждого
угла, где из любого куста может внезапно показаться дуло мушкета, а всякий
задержавшийся на обочине встречный может оказаться передовым дозором спрятанной
поблизости засады. Но он – и его друзья тоже – чувствовали себя именно так, в
чем не стыдились признаться друг другу вслух, поскольку это были вполне
разумные предосторожности, и их страхи имели под собою вполне реальнейшую
почву, а не родились на пустом месте. Ясно было, что противник, уже
осведомленный об их миссии, примет свои меры, благо во Франции найдется немало
людей, готовых выполнить самые деликатные поручения королевы или ее доверенных
людей…
Высадившись в Кале, они окончательно почувствовали, что
уверенность к ним вернулась. И, не мешкая, отправились в невидный трактирчик на
окраине, где оставили лошадей. Хозяин, человек доверенный и в силу этого
обязанный знать, чем дышат город и порт, исправно доложил им, что вокруг самого
заведения все спокойно и подозрительных личностей пока что не замечалось, никто
не приставал с вопросами, заставившими бы насторожиться и моментально сделать
выводы. Однако и в городе, и в порту происходило то, что удачнее всего можно
было бы определить простонародным словом «зашныряли». Буквально в последние
день-два неведомо откуда заявились неприметные субъекты, довольно осторожно и
хитро расспрашивавшие по городу, не появлялись ли тут некоторые господа дворяне
вместе со слугами – причем, как убедились д’Артаньян и его друзья из слов
хозяина, их внешность, облик их слуг и лошади были описаны довольно точно.
Спрашивали и о гасконце с обоими его друзьями, и о Рошфоре, и об Анне. Судя по
всему, тот, кто послал этих пройдох, либо сам прекрасно знал в лицо всю
компанию, либо располагал подручными, которые это знали…
