– Потому что Каюзак держал себя, как Каюзак – он шумел
за троих, распоряжался за всех, громыхал и привередничал, а главное, именно он
платил деньги… Его попросту приняли за главного и постарались скрутить в первую
очередь его…
– Это разумно… – пробормотал де Вард. –
Сколько же еще засад будет на дороге?
– Как знать, – сказал д’Артаньян, натягивая
поводья. – Вот попробуйте с ходу определить, засада это или здешний
губернатор заботится об удобствах проезжих…
Он кивнул вперед, где дорога опускалась вниз, сжатая двумя
крутыми откосами так, что объехать это место стороной, проселками, было бы
невозможно. С дюжину скромно одетых людей копошилось в низине с лопатами и
мотыгами среди свежевыкопанных ям, вроде бы не обращая внимания на наших
путников, – но располагались они так, что вольно или невольно заслоняли
проезд полностью.
– Они чинят дорогу… – сказал де Вард, внимательно
приглядываясь. – Или делают вид, что чинят?
– Пока что они лишь выкопали кучу ям, сделав дорогу
почти непроезжей, – тихонько ответил д’Артаньян. – Все это можно
толковать и так и этак…
– Я сейчас потребую…
– Тс, граф! В нашем положении лучше будет вежливо
попросить…
С этими словами гасконец тронул коня, подъехал шагом к
ближайшему землекопу – тот и ухом не повел, хотя не мог не слышать звучное
шлепанье конских копыт по глинистой почве, – и вполне вежливо произнес, обращаясь
к согбенной спине:
– Сударь, не посторонитесь ли, чтобы мы могли проехать?
– Пошел вон, – громко проворчал землекоп, не
разгибая спины, продолжая орудовать лопатой. – Буду я ради всякого
висельника от серьезного дела отрываться…
Кровь бросилась д’Артаньяну в лицо, но он сдержался и
повторил спокойно:
– Сударь, не посторонитесь ли?
– Чего они так спешат? – громогласно вопросил один
землекоп другого, так, словно они находились друг от друга на расстоянии футов
ста, а не в двух-трех, как это было на самом деле. – Черти, что ли, за
ними гонятся?
– Не черти, а стража, надо полагать, – так же
громко ответил тот, упорно не глядя в сторону путников. – У них на
похабных мордах написано, что полиция им – как нож острый. Сперли что-нибудь в
Кревкере, вот и уносят ноги…
«Это все же странно, – подумал д’Артаньян, украдкой
оглядевшись и примерно прикинув, где следует прорываться при нужде. –
Трудно, конечно, ожидать от землекопов и прочих дорожных рабочих изящных манер,
народ это в большинстве грубый и неотесанный, но все равно не самоубийцы же
они, чтобы вот так, с ходу и хамски, задираться с четырьмя хорошо вооруженными
путниками, из которых ровно половина – несомненные дворяне? Ох, подозрительно…»
– А может, они и не воры, – вмешался
третий. – Что ты на добрых людей напраслину возводишь, Жак Простак? Может,
они – парочка голубков с итальянскими привычками, а в Кревкере такого не любят,
как и по всей Франции… Как ты думаешь, кто у них муженек, а кто женушка?
Усатенький охаживает безусого или наоборот?
– Я так думаю, что обоих этих франтиков охаживают те
два молодца с продувными рожами, – отозвался еще один. – По рожам
видно, что не раз сиживали за то, что зады повторяли. А молоденькие у них
заместо-вместо девочек…
– Может, они и Рюбену сгодятся? – захохотал еще один. –
Рюбен у нас в Италии воевал, нахватался тамошних привычек… Эй ты, безусый,
может, сойдешь с коня и на четырки встанешь? Рюбен тебе два пистоля заплатит…
– С дороги, мерзавцы! – воскликнул д’Артаньян, в
котором все кипело гневом. – Или, клянусь богом…
Он замолчал, подавив неудержимый гнев, и всмотрелся в самого
дальнего землекопа, показавшегося ему смутно знакомым: исполинского роста, как
ни старается сгорбиться, прячет лицо, но…
– Вперед, де Вард, вперед! – отчаянно закричал
д’Артаньян, пришпорив жеребчика так, что тот, фыркая, прямо-таки прыгнул
вперед, сшибив грудью землекопа, с оханьем улетевшего спиной вперед в глубокую
яму. – Это Портос, Портос! Засада!
Землекоп исполинского роста резко выпрямился, отшвырнув
лопату, запустил руку за ворот грубой рубахи – и прямо перед грудью коня
д’Артаньяна шумно прожужжала пистолетная пуля.
– Вперед, вперед! Засада!
Краем глаза д’Артаньян видел, как мнимые землекопы, отступив
к канаве, вытаскивают оттуда мушкеты, ожесточенно, с исказившимися лицами
раздувая тлеющие фитили…
Всадники рванулись вперед, сшибив неосторожного, не
успевшего убраться с раскисшей дороги, мелькнуло перекошенное от ужаса лицо,
копыта жеребчика звучно стукнули во что-то мягкое – но гвардейцы уже вырвались
из низины.
Вслед им загремели выстрелы, зажужжали пули, с тугим
фырчаньем рассекая воздух, – и д’Артаньян отметил почти инстинктивно, что
их жужжанье все время слышалось по обеим сторонам и ниже, на уровне колен или
пояса… «Они стреляют по лошадям, – сообразил гасконец, давая коню
шпоры. – Исключительно по лошадям, мы им нужны живые…»
Повернув голову, он убедился, что маленький отряд не понес
урона: все трое спутников, растянувшись вереницей, скакали следом. Далеко в
стороне пропела в качестве последнего привета пуля – пущенная уже наобум, в
белый свет…
– Сворачивайте налево, д’Артаньян, налево! –
послышался сзади крик де Варда. – Поскачем проселочной дорогой! Налево!
Д’Артаньян последовал совету, и кавалькада свернула на узкую
и петлястую, немощеную дорогу, извивавшуюся среди полей и чахлых яблочных
рощиц. Черный жеребец де Варда обошел его коня на два корпуса…
И рухнул на всем скаку, перевернувшись через голову, словно
пораженный ударом невидимой молнии. Всадник, успевший высунуть ноги из стремян,
покатился в пыли.
Д’Артаньян молниеносно поворотил коня, натянув поводья так,
что жеребчик взмыл на задних ногах, молотя передними в воздухе. Присмотрелся к
лежавшему неподвижно коню – и охнул. По черной шкуре, мешаясь с обильной пеной
и окрашивая ее в розовый цвет, ползла широкая темная струя.
Скакуна все же поразила пуля, единственная меткая из
всех, – но благородное животное сумело прежним аллюром проскакать еще не
менее лье, прежде чем испустило дух, умерев на скаку…
– Граф, как вы? – вскричал д’Артаньян.
Де Вард, перепачканный пылью с ног до головы, пошевелил
руками и ногами, попытался сесть. Страдальчески морщась, отозвался:
– Похоже, я себе ничего не сломал. Но грянулся оземь
здорово, все тело – как чужое…
– Я вам сейчас помогу…
– Нет! – вскричал граф так, что шарахнулись
лошади. – Со мной ничего серьезного, отлежусь и отдышусь! Вперед,
д’Артаньян, вперед! Галопом в Париж, вы теперь наша единственная надежда… Живо!
Не было времени на проявление дружеских чувств и заботу о
пострадавшем. Признавая правоту де Варда целиком и полностью, д’Артаньян лишь
крикнул Любену, чтобы тот оставался с хозяином, и пришпорил коня. Поредевший
отряд, состоявший лишь из гасконца и его верного слуги, галопом мчался
проселками, окончательно перестав щадить коней.
