– Я вас прекрасно помню, господин д’Артаньян. Вы-то
меня, конечно, не узнали, где вам упомнить каждого сержанта, но это я вас не
так давно отводил в Консьержери, когда вы возле самого Лувра с кем-то дрались
на шпагах… И помню, что за люди примчались вас освобождать…
– Вы кардиналист, сударь? – не теряя времени,
спросил д’Артаньян.
– Вот именно. Я, изволите знать, дворянин, хотя и
вынужден занимать столь ничтожную должность… В общем, я понимаю, что тут что-то
не то… Идите себе с богом, я вас не видел и вы меня не видели… Для комиссара я
что-нибудь придумаю, если только вообще придется. Чует мое сердце, что никто
так и не придет подавать на вас жалобу… Так что идите себе…
– Сержант! – воскликнул д’Артаньян. – Вы
обязаны ее арестовать, и немедленно! Честью клянусь, она виновна в похищении
женщины, которую кардинал считает одним из своих самых преданными слуг…
– Я верю, сударь, верю… Но – не просите. Вы же видели,
какая у нее бумага… Кардинала сейчас нет в Париже, а я – человек маленький… На
мне в случае чего и отыграются… Что мог, я для вас сделал. Но лезть в эти
жернова – увольте. То, что для вас обойдется, для меня боком выйдет. К человеку
с такой бумагой я и близко не подойду… Всего вам наилучшего!
Он поклонился и решительно направился прочь, прежде чем
гасконец успел пустить в ход угрозы или обещание денег. Ясно было, что
бесполезно догонять его, хватать за рукав…
Оглянувшись, д’Артаньян поманил Лорме и тихонько распорядился:
– Укройся где-нибудь в подходящем месте и наблюдай за
домом. Если она попытается уйти, иди за ней… Именно за ней. Сам Бонасье –
мелкая сошка, нам нужна в первую очередь она… А мы попытаемся отыскать
кого-нибудь, кто не испугается этой самой бумаги. Пойдемте, Каюзак!
Глава 13
Вино Бонасье, жена Рошфора и здравомыслие герцогини де
Шеврез
– Я поступил правильно, отправившись к вам за
подмогой? – спросил д’Артаньян. – В одиночку ничего не добился бы…
– Все правильно, – сказал ехавший рядом Рошфор. –
Подписанный королевой открытый лист – вещь серьезная. Особенно для тех, кто
понятия не имеет об истинных взаимоотношениях королевской четы, то есть
большинства парижан. Попытайся вы с Каюзаком вытащить ее из дома силой, она,
несомненно, вновь подняла бы крик, собрала толпу, вам здорово досталось бы… Где
же ваш Лорме?
– Его нигде не видно, – сказал д’Артаньян,
оглядываясь.
Улица была пуста, если не считать мальчишки, прислонившегося
к столбу ворот соседнего дома. Рошфор первым спрыгнул с коня и, не тратя
времени, взбежал на крыльцо. За ним последовали д’Артаньян и четверо незнакомых
гасконцу людей в обычной одежде – двоих из них уверенно можно было счесть
дворянами, а вот остальные вряд ли заслуживали столь почетного определения,
будучи, несомненно, простыми сыщиками.
– Они могли сбежать… – проговорил д’Арта– ньян.
– Ваш галантерейщик, в отличие от своей супруги, –
помеха, которая затруднит путь любым беглецам… – сказал Рошфор,
предусмотрительно вынимая из-за пояса пистолет и одним рывком распахивая входную
дверь.
Они вломились в прихожую, прекрасно знакомую д’Артаньяну.
Стояла тишина, обширная комната была пронизана солнечными лучами, в которых
ослепительными искорками вспыхивали порой пылинки.
Потом из-под лестницы послышался стон. Рошфор поднял
пистолет, но тут же опустил оружие – оттуда показалась голова и плечи человека,
с усилием выползавшего к ним, упираясь в пол обеими руками. Узнав Лорме, за
которым тянулась кровавая дорожка, д’Артаньян бросился к нему, вытащил на
середину прихожей и осторожно перевернул на спину. Камзол на груди слуги намок
от крови, на губах вздувались розовые пузыри. Судя по всему, его дважды ударили
кинжалом в сердце, но он был еще жив и силился что-то сказать – такое случается
с людьми жестокими и упрямыми, способными на некоторое время оставаться при
жизни собственной волей там, где человек более мирный и мягкий давно испустил
бы последний вздох…
– Это были не мушкетеры, а англичане, – внятно
выговорил Лорме, и его лицо помаленьку стала заливать бледность.
– Кто? – громко переспросил д’Артаньян.
– Они не мушкетеры, а англичане. Двоих я в свое время
видел с Винтером, третий, несомненно, тоже… – произнес Лорме.
Его голос звучал все тише и тише, при последних словах кровь
хлынула из горла, лицо вытянулось, глаза остекленели. Д’Артаньян понял, что это
конец, и, опустив отяжелевшее тело на пол, перекрестился.
– Что он имел в виду? – спросил он расте– рянно.
– Не знаю, – жестко ответил Рошфор. – Живее,
осмотрим комнаты!
Д’Артаньян вбежал за ним следом в гостиную хозяев.
Г-н Бонасье, в незашнурованных башмаках и незастегнутом
камзоле, валялся лицом вверх у стола, на котором стояла бутылка вина, – и
его застывшее, запрокинутое лицо, исполненное безмерного удивления, было белым,
как мрамор, и сплошь покрыто маленькими красными точ– ками…
Подняв глаза на Рошфора, д’Артаньян поразился лицу графа –
на нем читались такое изумление и страх, каких гасконец никак не ожидал увидеть
у этого железного человека.
– Боже мой, это невозможно… – прошептал граф,
словно в бреду. – Но, с другой стороны…
– Что это? – задал д’Артаньян совершенно
бессмысленный вопрос.
– Та самая досадная помеха, о которой я вам
говорил, – сказал Рошфор, словно бы опамятовавшись. – Помеха,
способная повиснуть гирей на ногах у любого энергичного беглеца вроде очаровательной
Констанции… А еще это человек, который знал слишком много опасных вещей о ней и
о других…
– Но это же!.. – отчаянно воскликнул
гасконец. – Это не по-человечески, в конце концов! Можно еще понять, когда
она подсыпала яд врагам… Но отравить собственного мужа просто потому…
– Вот именно, – сказал Рошфор с чужим, незнакомым
лицом. – Отравить собственного мужа просто потому… Пойдемте, д’Артаньян.
Нам тут больше нечего делать, птичка упорхнула… Вы видели мальчишку?
– У соседских ворот? Ну да…
– Нет в Париже таких вещей, которые могли бы пройти
незамеченными для уличного мальчишки, если он присутствует на расстоянии хотя
бы пары сотен футов от события…
С этими словами Рошфор, сбежав с крыльца, направился
прямиком к помянутому представителю парижского беспутного юношества. Тот, не
шелохнувшись и не изменив позы, скорчил странную гримасу – он ухитрился с
незаинтересованным видом таращиться в небо, но в то же время косился на
приближавшегося графа: трюк, доступный только парижским уличным сорванцам, способным
находиться в трех местах одновременно, не говоря уж о том, чтобы смотреть двумя
глазами в разные стороны…
Рошфор немедля достал пистоль и поднял его к самым глазам
мальчишки, вертя меж пальцами. И выжидательно молчал.
