Рошфор горько усмехнулся:
– Тогда она звалась своим настоящим именем – Камилла де
Бейль. Она недавно появилась в наших местах, поселилась в скромном домике с
человеком, которого все считали ее братом. На деле, как потом выяснилось, это
был сообщник и очередной любовник. Но в ту пору такие подозрения никому и в
голову не могли прийти. Честное слово, она казалась олицетворением невинности и
добродетели. Она так мило краснела, заслышав самые безобидные шутки, несущие
лишь едва уловимый намек, тень фривольности… – Он смотрел затуманенным
взглядом куда-то сквозь д’Артаньяна, в невозвратное прошлое: – Быть может, моя
юношеская неопытность и ни при чем. Она могла очаровать и гораздо более
опытного человека. Ах, какой чистой и пленительной она тогда была…
Шестнадцатилетняя девушка в белом платье, на опушке зеленого летнего леса,
ясные синие глаза, воплощенная невинность во взоре и походке, белое платье на
фоне сочной зелени… Короче говоря, я влюбился. И, как честный человек,
предложил руку и сердце. Она приняла и то, и другое – это я так считал тогда,
не зная, что ее интересует в первую очередь рука, а до моего сердца ей и дела
нет… Она стала графиней де Рошфор – и, надо отдать ей должное, прекрасно
справлялась с этой ролью. Я до сих пор не вполне понимаю, почему она была так
нетерпелива и уже через полгода после нашей свадьбы заду– мала…
– Неужели… – с замиранием сердца прошептал
д’Артаньян.
– Ну да, убить меня, – самым будничным тоном
закончил за него Рошфор. – Точнее говоря, подсыпать яд в вино. Уже через
полгода… Быть может, она побоялась, что я, несмотря на всю свою неопытность,
рано или поздно поставлю ее в ситуацию, когда ее плечи окажутся полностью
открытыми…
– Боже! Значит, уже тогда…
– Уже тогда, – кивнул Рошфор. – То ли она
опасалась, что я увижу клеймо, то ли ей попросту надоела жизнь в глуши, пусть и
в роскоши, и ей не терпелось стать очаровательной молодой вдовой, полновластной
хозяйкой имений. Скорее всего, она рассчитывала перебраться в Париж, где для
нее открылось бы широкое поле деятельности… В нашей провинции ей было скучно
после Венеции…
– Венеции? Ну да, конечно… А как же…
– Давайте не будем забегать вперед, – усмехнулся
Рошфор. – Расскажу все по порядку. Она подсыпала яд в вино, которое мне
должны были, как обычно, принести в библиотеку. Была у меня, надо вам сказать,
привычка – посидеть в библиотеке с бутылкой хорошего вина и книгой кого-нибудь
из старых испанских поэтов. Я получил некоторое образование, а испанских поэтов
всегда любил… То есть, это потом стало ясно, что она подсыпала яд в вино,
позже, когда было время все обдумать… Был у меня слуга – старый, преданный,
верный и надежный. С одним-единственным грешком за душой – любил старик выпить
когда следовало и не следовало. Он около года был в отлучке по делам нашей семьи,
так что Камилла его совершенно не знала и об этой его страстишке представления
не имела. Он вернулся в поместье всего за два дня до того дня… Короче говоря,
он, принеся вино в библиотеку, позволил себе, как явствует из всего
последующего, маленький глоточек… Этого вполне хватило. А она… Она была где-то
поблизости. И вбежала в библиотеку, едва заслышав стук падающего тела, в полной
уверенности, что это я там лежу мертвый. Я вошел следом. Гийом выглядел в
точности так, как те двое несчастных, которых вы видели сами – Нуармон и
Бонасье. Совершенно спокойное лицо, разве что удивленное, бледное, как
смерть, – и эта россыпь алых точек…
– Но как же вы заподозрили…
– Дорогой мой д’Артаньян, вся соль в том, что я-то как
раз ничего и не заподозрил! – печально сказал Рошфор. – Ну кому бы
могло прийти в голову?! Это у нее не выдержали нервы. Не забывайте, ей тогда
было шестнадцать с половиной лет, она растерялась, заметалась, потеряла голову
и действовала уже наобум… Знаете, сохрани она хладнокровие, вполне могла бы
довести замысел до конца, скажем, незамедлительно предложив мне ради успокоения
нервов выпить стакан вина из того самого графина – и я растянулся бы рядом с
Гийомом, ни один лекарь не доискался бы до истины… Либо она могла повторить
задумку потом. Но у нее, повторяю, не выдержали нервы. Одна стена в библиотеке
была сплошь увешана разнообразнейшим оружием… Она схватила пистолет и выпалила
в меня. Отсюда и шрам, – он мимолетно коснулся старого рубца на
виске. – Выстрел был сделан почти в упор, но мне повезло. Пистолет – не
кинжал, которым без достаточного навыка может нанести смертельный удар и
ребенок. Чтобы надежно убить из пистолета, нужно практиковаться в стрельбе… А
этого навыка у нее как раз и не было. Пуля сорвала кожу и оглушила, я рухнул
без чувств. И она поняла, что нужно спасаться. Не мешкая, надела мой охотничий
костюм, вывела лучшего коня – она отлично ездила верхом, – прихватила
кое-какие драгоценности и деньги. О, сущие пустяки, тысяч на пять пистолей… И
скрылась. С тех пор я ее не видел и не имел о ней никаких известий все эти
десять лет, но знал, что она жива, потому что за это время то тут, то там
находили трупы с белыми лицами и россыпью красных точек… Мне пришлось по
выздоровлении уехать оттуда – сами понимаете, каково бы было жить в тех местах…
Я понимаю, никто не злорадствовал бы, мне только сочувствовали бы, но я
опасался именно этого сочувствия, а не злорадства, сочувствие было унизительнее
насмешек за спиной.
– А этот… ее мнимый брат?
– Откуда же, по-вашему, мне известно про венецианское
клеймо на ее плече? – горько усмехнулся Рошфор. – Естественно, она и
не подумала предупредить его – к чему терять время на такие пустяки? Речь шла о
ее драгоценной жизни… Как только я пришел в себя и смог отдавать приказы, к
нему поскакали мои люди. Его приволокли в поместье, схватить его было легче
легкого, он ведь оставался у себя в домике, ни о чем не подозревая… Ему
хотелось жить – сами понимаете, я отнюдь не пылал в тот момент христианским
смирением и был в тех местах полновластным хозяином, достаточно было одного
моего слова, чтобы его вздернули на первом суку… Он был чертовски словоохотлив.
И рассказал немало интересного о жизни очаровательной Камиллы в Венеции. Она
туда попала четырнадцати лет – с отцом, поступившим лейтенантом в венецианский
флот. Папочка тут же отправился в море, а юная красавица, легкомысленная и
жадная до новых впечатлений, принялась познавать жизнь, благо Венеция
предоставляет к тому достаточно соблазнов и случаев. Ее мать давно умерла, а
старая тетка не могла уследить… История достаточно банальная: сначала любовники
любопытства ради, потом для удовольствия, чуть погодя оказывается, что есть и
такие, кто не доставляет особенного удовольствия, зато щедр на золото… Иные на
этой дорожке превращаются в дешевых шлюх. Другие, обладая достаточным умом и
хваткой, наоборот, взлетают высоко. Она была из вторых… Но в конце концов
промахнулась. Поставила не на ту карту, как выражаются игроки. Связалась с
одним субъектом, довольно молодым и знатным, даже богатым, но кое в чем не
отличавшемся от простого «браво». Разница только в том, что он действовал не
кинжалом, а ядами. Судя по рассказам «братца», у этого самого Гвидо был самый
настоящий талант по части изобретения и применения ядов. Словно во времена
Борджиа
[28]
, право слово. Отравленный шип на ключе, перчатки,
яблоко, которое разрезают на две половинки отравленным ножом так искусно, что
отравитель может преспокойно съесть тут же вторую половину, лишенную яда, на
глазах у жертвы, которой достается все зелье…
