Отец Андрей высказал предположение, что имел место
несчастный случай — Сергий поскользнулся на галерее и, не удержавшись на ногах,
рухнул вниз, да так неудачно, что разбил голову. Костя перегнулся через перила,
желая проверить данное утверждение. Чисто теоретически Сергий мог и
поскользнуться, и даже упасть, но.., должен был здорово постараться. Хотя чего
в жизни не бывает? Однако на ум приходила другая версия: кто-то монаху помог
упасть. Место, чтобы с ним разделаться, приди такое кому в голову, самое
подходящее: мрачный коридор переходит здесь в крытую галерею, и как раз на
месте перехода имеется ниша в стене, где злодей мог укрыться, подкрасться сзади
и столкнуть Сергия вниз. В пользу данной версии говорило поведение Сергия — он
пришел к Косте, но, заслышав чьи-то шаги, поспешил уйти, не желая, чтобы его
застали возле кельи Кости. Злоумышленник, преследуя его, заблокировал дверь
кельи. Костя не мог выйти и не помешал осуществлению коварного замысла.
Возможно, злоумышленников было двое, и второй действительно поджидал в нише,
хотя преследователь просто мог догнать Сергия здесь и напасть на него вполне
открыто.
— И часто у вас в монастыре люди со стен падают,
поскользнувшись? — саркастически спросил Никифоров.
Отец Андрей не удостоил его ответом.
— Надо сообщить настоятелю, — тихо заметил один из
монахов.
Отец Андрей, сурово взглянув на него, кивнул:
— Я сообщу.
Костя спустился вниз. Никифоров уже начал осмотр трупа под
леденящим взглядом Андрея. На Сергии поверх монашеского одеяния была еще
фуфайка. Осторожно приподняв тело погибшего, Никифоров провел по ней рукой,
нахмурился, затем поспешно ее расстегнул и извлек из внутреннего кармана
фуфайки необыкновенный предмет. Необыкновенный для монаха, хотя и сам по себе
он заслуживал внимания. В руках Никифорова появился кинжал. Двое из монахов,
стоявших по соседству, шарахнулись в сторону, издав испуганный вопль, а отец
Андрей нервно дернул плечом, что не укрылось от внимания Кости. Вне всякого
сомнения, кинжал Андрей видел не в первый раз, очень может быть, именно его и
хотел изъять до появления Никифорова с Костей, да не успел, о чем теперь весьма
сожалел.
— Занятно… — произнес Никифоров, протягивая кинжал
Косте. — Что скажете?
Костя разглядывал кинжал, поражаясь тонкой работе мастера.
Кинжал мог бы считаться произведением искусства, если бы не был опасным
оружием. В этом Костя смог убедиться, проведя рукой по узкому лезвию. На
рукоятке с одной стороны распятие, а с другой — имя Марк, символ евангелиста
Марка — лев и надпись: «Рука твоя — рука Божья».
— Вам эта вещь знакома? — обратился Никифоров к
Андрею. Тот предпочел промолчать, на что опять-таки обратил внимание
Костя. — Не из-за этой ли занятной вещицы лишился жизни сей инок? —
продолжил Никифоров, пристально глядя на монаха.
— Вздор, — ответил тот и еще больше нахмурился.
— Вот как? Тогда, может, соблаговолите объяснить,
почему убитый носил с собой кинжал, который мало приличествует его духовному
званию?
Вот тут на ум Косте и пришли слова, сказанные ночью Сергием:
что в обители творятся дела греховные, что братия во главе с Андреем
поклоняется Сатане, доказательства чего он и обещал представить Косте. Выходит,
кинжал доказательство и есть? Правда, ничего сатанинского в кинжале Костя не
видел. Разумеется, монаху не пристало ходить с кинжалом, спора нет. Распятие на
рукоятке не такая уж редкость, хотя имя евангелиста и его символ наводили на
размышления. Впрочем, Костя не считал себя сведущим в этой области. Может,
хозяина кинжала звали Марк, а лев — вовсе не символ евангелиста, а просто
украшение, изображения зверей на рукоятках оружия отнюдь не редкость.
«Сатанинскому оружию больше бы подошло изображение сатира», — мысленно
вздохнул Костя, хотя и тут знатоком себя не считал.
— Я сообщу обо всем настоятелю, — сказал отец
Андрей и направился к лестнице.
Монахи, на мгновение замешкавшись, тоже покинули двор.
— Да… — сказал нараспев Никифоров, проводив их недобрым
взглядом, — темнят святые отцы…
— Вы думаете, его убили? — прошептал Костя.
— А вы думаете, он по неосторожности сам разбился?
Костя так не думал. Более того, ему не терпелось рассказать
Никифорову о своем ночном приключении, но, оглянувшись, он решил с этим
повременить, потому что к тому моменту во дворе собрались все обитатели
монастыря или их большинство. Они стояли суровые, молчаливые, на почтительном
расстоянии, не рискуя приблизиться, и от этого Косте сделалось не по себе. Он
счел за благо удалиться.
Никифоров хмуро оглядывался, пока они вдвоем шли по галерее,
и бурчал под нос ругательства. Только когда дверь кельи за их спинами
закрылась, Костя почувствовал себя в относительной безопасности и тут же
поведал Никифорову о событиях прошедшей ночи. Тот слушал с мрачной миной,
иногда качал головой, точно с чем-то не соглашаясь, вопросов почти не задавал и
все больше хмурился.
— Да-а… — протянул он с печалью, когда Костя
замолчал, — история… Очень может быть, что Сергий прав и братия занята
неблаговидными делами.
— Конечно, прав! — горячился Костя. — Оттого
и погиб! — Думаете, его убил кто-то из монахов?
— Но ведь такой вывод сам напрашивается! Его
подкараулили и убили. Потому что он похитил у них кинжал, доказательство их
виновности. И Никона убили — он стал для них опасен. Сергий сказал, тот был
доверенным человеком настоятеля…
— Что ж, — со вздохом перебил Никифоров, —
если все так, нам следует быть очень осторожными. У них свое начальство, пусть
оно и разбирается, что здесь творится. Вот если бы кто проник в монастырь и
совершил здесь преступление — это нашего ума дело, а лица духовного звания…
Избави бог попасть в такой переплет, как мы с вами, Константин Иванович!
Виноватых и без нас сыщут, а нам бы доктора дождаться и поскорее в город.
Доложим начальству, а уж оно пусть само решает…
Никифоров вздохнул с таким несчастным видом, что Костя
понял: он считает ситуацию настолько неприятной и даже опасной для себя, что вряд
ли решится предпринять какие-либо шаги. Косте же, напротив, очень хотелось
докопаться до истины.
— Василий Лукич, — позвал он, — думаю, нам бы
следовало заглянуть в часовню.
— Не вижу смысла. Ежели там и было что подозрительное,
то, наверное, уже убрать успели. А то, что мы с вами в святом месте обыск
учинили, навлечет на нас сильнейшее неудовольствие духовного начальства, а там
и до нашего начальства дойдет. Увольте, Константин Иванович, я туда не ходок, и
вам, батенька, не советую.
