Мысли о любви, которая с утра казалась такой вероятной,
более не беспокоили, и сожаление, что еще один день в этом смысле прошел
впустую, не посетило. Меня одолевали совсем другие мысли. Я думала только о
странном старике. Он ведь шел за мной от самого дома. Точнее — от дома моей
бабушки. Еще несколько лет назад здесь жила вся наша семья: я, бабушка, мама, а
еще раньше — мой отец. До своей смерти. Матюша был знаком с моим отцом, это
очевидно. Отец погиб, когда мне был всего год. Если последний раз дедуся видел
меня в том нежном возрасте, немудрено, что едва узнал. Нет, должно быть, он
все-таки видел меня позднее. Например, был знаком с моей матерью. И еще его
интересовало имя отца — он боялся спутать меня с кем-то, отдать сверток не
тому, не той… Черт, что же там, в свертке? А если дядька просто чокнутый? Мало
ли в городе сумасшедших… Он ждал меня, шел за мной, а еще боялся, что кто-то
узнает о том, что он передал сверток мне. Его взгляд возле кафе можно было
понять только так: «Проходи мимо и забудь, что мы встречались». Кстати, парни,
очень может быть, те самые, что преследовали его на джипе. Точнее, от которых
он рванул со всех ног. Хотя их встреча на рынке выглядела вполне мирной,
значит, убегал он от них, преследуя две цели: не хотел, чтобы парни обратили на
меня внимание, и желал сохранить факт передачи свертка в тайне. Его последующее
поведение данную версию подтверждало. Что же в свертке? Ладно, еще немножко
терпения, сейчас приду и увижу…
Тут я некстати подумала о вороне. Не скажу, что люблю
мистику, но кое-какие фильмы на эту тему смотрела. И даже с удовольствием.
Вороны и вороны, если память мне не изменяет, зачастую бывали символом зла и
пособниками нечистой силы. И здесь птица появилась весьма впечатляюще, хотя,
если придерживаться истины, Матюша не пострадал, а вот его возможные
преследователи влетели в столб. Так что если сегодняшняя ворона и вестница
несчастья, так накаркала она его парням, а не Матюше. Вот и выходит: либо
Матюша дружит с нечистой силой, либо все это чушь, что более вероятно.
Я усмехнулась и поспешно вошла в подъезд, радуясь, что
разгадка близка. По крайней мере, я на это надеялась. «Отдам продукты бабуле и
домой», — подумала я, но тут же поняла, что такое испытание слишком
сильное для меня: до моей квартиры довольно далеко, а я и так изнываю от
любопытства.
Уже год я жила отдельно, благодаря все тому же наследству.
Хотя бабуля и возражала, я все же купила себе квартиру, объяснив это тем, что
деньги не должны лежать мертвым грузом, а жилье постоянно дорожает. Бабушка,
хоть и нехотя, с моими аргументами согласилась. Теперь я навещала бабулю
ежедневно, а вот уживаться с ней под одной крышей было нелегко. Особенно после
того, как мама вышла замуж и уехала из города. Бабушка сочла ее поступок
предательством по отношению к своему давно погибшему сыну и неустанно
вспоминала об этом. Отца я, конечно, не помнила, хотя мне и казалось, что я его
люблю. Но мамино новое замужество лично я вовсе не считала предательством. С
какой стати молодая красивая женщина должна всю оставшуюся жизнь пребывать в
одиночестве? Но объяснять то же самое бабуле было бесполезно, она просто не
желала ничего слушать. Когда мама вышла замуж, я училась в школе, решено было,
что школу мне лучше закончить здесь, и мама уехала одна, точнее, с мужем.
Бабушка, с одной стороны, была очень рада, что я осталась с ней, а с другой —
отъезд мамы неизменно трактовала по-своему: «Ребенка бросила ради мужика». В
общем, бабуля у меня прекрасный человек, но жить с ней вместе — испытание, вот
я и постаралась улизнуть при первом удобном случае.
— Славик, это ты? — крикнула бабушка с кухни,
услышав, как хлопнула входная дверь.
Ярославой меня назвал отец. Надеюсь, из лучших побуждений.
Бабуля объясняла выбор имени большой любовью отца к русской истории. Уверена, в
русской истории можно было отыскать имя и получше, что-нибудь благозвучное и
более подходящее современной женщине. Екатерина, к примеру. Ярославой меня
называли разве что официально. Друзья, родственники и знакомые предпочитали
звать меня Славиком, а то и вовсе придумывали что-то неудобоваримое вроде Яры.
— Я, бабушка, я, — ответила я, проходя с сумкой в
кухню.
Бабуля возилась с тестом.
— Капусту не забыла? — спросила она серьезно, как
будто я когда-нибудь что-то забывала.
— Не забыла.
Я выкладывала продукты на стол, бабушка стояла ко мне
спиной, и я быстро переложила сверток на дно сумки, не желая, чтобы она его
увидела.
— Хочешь, помогу тебе? — предложила я без особого
энтузиазма.
— Не говори глупости, — отрезала бабушка. —
На кухне должна быть одна хозяйка.
— Ну, как знаешь, — пожала я плечами и удалилась в
комнату, которую до сих пор считала своей.
По дороге убрала хозяйственную сумку в шкаф в прихожей, а
сверток сунула под мышку. Изнывая от нетерпения, нашла ножницы. «Хороша я буду,
если в свертке окажется какая-нибудь гадость!» — мысленно хмыкнула я, разрезая
бечевку. Развернула бумагу. Узкий и довольно длинный предмет был завернут в
красную бархатную ткань. Несколько секунд я таращилась на нее как бы в
преддверии великой тайны, пока на себя не разозлилась: что это я, в самом деле?
Развернула ткань и удивленно замерла. На столе лежал кинжал или стилет, поди
разберись, как подобная штука правильно называется. Металл, похожий на серебро,
хотя и здесь наверняка не скажешь. Ладно, допустим, серебро. Хотя я не слышала,
чтобы из серебра делали оружие. Серебро, как и золото, мягкий металл. Значит,
скорее какой-то сплав. Длинной тонкое лезвие с острым концом. Но более всего
поразила рукоятка. Она была выполнена с величайшим искусством. В переплетении
серебряных цветов крест с распятым Спасителем, в его ногах череп. Я перевернула
кинжал. То же сплетение трав и цветов, но вместо распятия фигурка животного и
какая-то надпись явно на старославянском. Животное — телец, а вот что написано…
Очень короткое слово в самом низу никак не желало читаться, пока я не
вспомнила, что при написании слов на старославянском гласные зачастую опускали,
на их наличие указывал особый знак «титло». При внимательном рассмотрении он
обнаружился, и теперь я смогла прочитать слово: Лука.
