Теперь оба уже не владели собой. Клариса стонала и всхлипывала. Под ней бедра Роберта взлетали и падали. Он громко застонал. Наконец-то Роберт признался, что она овладела им. Клариса добилась того, чего хотела. Ничто не могло сравниться по остроте.
Клариса была близка к оргазму. Она извивалась, сидя на Роберте, требуя удовлетворения: еще и еще. Он ускорил толчки, ладонями сжал ее ягодицы, приподнимая ее, с силой опуская на себя, наполняя ее. Движения их ускорились до бешеного ритма, и все же никто из них не сбивался с него, обоих гнала одна нужда, одна насущная потребность. Сердце ее бешено колотилось в груди. Дыхание обжигало горло. Она склонилась над ним, опираясь ладонями о постель возле его головы. Она хотела быть к нему ближе, слышать его судорожное дыхание, хотела вместе с ним взлететь на вершину блаженства. Роберт дернулся вдруг внутри ее. Ликуя, она довела его до конца, пока он, удовлетворенный, в полном изнеможении не упал рядом с ней.
Клариса тоже обмякла, положив голову ему на грудь, слушая, как постепенно входит в нормальный ритм его сердце.
Эта связь между ними казалась почти мистической: его тело вторгающееся, берущее; ее тело мягкое, послушное, принимающее. Они словно слились воедино.
Он не подавлял ее своей сексуальностью. Она не была рабой его тела. То было взаимное наслаждение, которое они давали друг другу, и у нее в этом союзе было столько же власти, сколько и у него.
Клариса заснула с этой приятной мыслью.
Глава 22
Принцесса никогда не выдает свои истинные чувства и никогда не унижает себя фамильярностью с теми, кто ниже ее по рангу.
Вдовствующая королева Бомонтани
Проснувшись, Клариса обнаружила, что Роберт лежит на ней. Плечи его заслоняли поток побледневшего лунного света, все еще проникавшего в окно. Клариса не могла разглядеть лица Роберта. Знала лишь, что он навалился на нее всем своим телом, и чувствовала себя словно девственница, распятая на жертвенном алтаре. Сосок ее был у него во рту, и он сосал его так, что ей пришлось вдавить пятки в матрас, чтобы не изворачиваться под ним, демонстрируя абсолютное подчинение его воле. Тело ее сводило от нестерпимого желания.
Задыхаясь, Клариса спросила:
– Что ты делаешь?
Он не ответил. Она попыталась опустить руки, но поняла, что он держит их за запястья у нее над головой.
– Роберт, отпусти меня. – Она попыталась высвободиться. Он засмеялся. Губы его были в дюйме от ее соска. Он схватил его и потянул, слегка прикусив зубами.
Ее снова, охватило желание.
Возможно ли это? Скоро взойдет солнце. Она спала всего несколько часов и уснула полностью удовлетворенная. Теперь, она снова его хотела. Хотела, чтобы он вошел в нее, чтобы утолил ее голод, заставлявший ощущать эту мучительную пустоту.
Это было настоящим безумием.
Она попыталась бороться настойчивее, но ей в этой схватке приходилось труднее, чем ему: она сражалась с сонной истомой и с вновь охватившим ее желанием.
Что произошло? Когда изменился баланс сил? Или ничего не изменилось? Главным в любовном поединке был он, но сделал вид, будто отдал ей пальму первенства.
Роберт покрывал поцелуями ее веки, щеки, губы. Он нигде не задерживался надолго. Клариса в порыве страсти жаждала все новых и новых прикосновений. Его язык ласкал ее уши, и от его влажного и жаркого дыхания по спине у нее пробегала дрожь.
– Что ты делаешь? – Она едва ворочала языком.
– Я собираюсь дать тебе то, что ты никогда не испытывала. Пробраться тебе под кожу, влезть в твой мозг. – Он откинул простынь, открыв ее тело прохладному утреннему воздуху. Сидя на ней, Роберт вжал в ее живот свой жезл и прошептал: – Все последующие ночи ты будешь приходить ко мне не потому, что тебе этого хочется, а потому, что ты без этого не сможешь жить.
Клариса вздрогнула, словно от удара.
– Я приду к тебе завтра, если захочу. Но ты не можешь заставить меня остаться здесь и приходить каждую ночь.
Он хрипло хохотнул и поцеловал ее. Он целовал ее грубо, с жадностью воина, свободного от уз приличий. Его язык вторгся в недра ее рта, он брал ее рот без нежности, как воин обреченную страну. И когда она покорилась, отказавшись от сопротивления, прижимаясь к нему всем телом, он поднял голову и прошептал:
– О, моя милая, ты даже не знаешь, что я могу сделать!
Он напугал ее своими речами и своими яростными поцелуями, и она всхлипнула как ребенок. Он подталкивал ее к грани, за которой наслаждение уже становилось невыносимым и доводило до неистовства.
Его губы накрыли ее сосок. Один, потом другой. Его дыхание охлаждало влагу, которую оставлял на сосках его язык. У Кларисы перехватывало дыхание. Соски ее стали еще тверже. Ощущение было на грани боли, резкое и невыносимо сладостное. Она хотела освободить руки, не для того, чтобы сопротивляться ему, а чтобы вцепиться в него, потребовать большего.
Но ему не было дела до ее требований. Он делал то, что хотел. Целовал ее груди, живот, ласкал языком пупок, имитируя движения и ритм соития. Клариса стонала от наслаждения. Она беспокойно металась по постели, закинула ноги ему на спину и провела ступней по его спине, побуждая приблизиться к ней.
Рассветало, и она закрыла глаза. С закрытыми глазами легче было притвориться, словно все это происходит во сне, а не наяву. И это хорошо. Это означало, что когда она вернется в свой мраморный дворец, то сможет убедить себя в том, что ничего этого не было. Не было мужчины, который раз за разом доводил ее до оргазма. Это была вечная страсть.
Вечная… О Господи, какое ужасное слово! Неужели она никогда не забудет, что этот мужчина с ней делал?
Роберт освободил ее руки и принялся ласкать каждую частичку ее тела. Его руки скользнули между ее ног, развели их, и он стал ласкать внутренние стороны ее бедер. Клариса затаила дыхание.
– Посмотри на меня, – приказал Роберт.
Клариса неохотно открыла глаза, и Роберт все понял. Она вела себя как ребенок, который считает, что стоит зажмуриться, и исчезнет то, чего не хочешь видеть.
– Смотри на меня. – Кончиком пальца он провел по волосам на ее лобке.
Это нежное прикосновение завело Кларису до неистовства. Она хотела, чтобы он поторопился, чтобы вошел в нее немедленно: глубже, сильнее, жестче. «О Боже, поторопись же!»
Он не спускал с нее глаз и улыбался ей, и эта улыбка окончательно свела ее с ума. Клариса была как ручной зверек в его руках.
Не проронив ни слова, он стал поглаживать завитки у нее на лобке уже не одним пальцем, а несколькими. И тогда она уронила руки, вцепилась, в простынь, ища опоры. Земля накренилась под ней, грозила ускользнуть. Он водил круги вокруг входа, затем ввел большой палец на небольшую глубину внутрь.
