А почему, собственно, она должна была вздрогнуть? Он тоже мог хотеть ее убить. А она… настолько лишилась воли, что не смогла убить человека, достойного смерти.
Как бы сильно она этого ни хотела, она не могла убить Джермина.
– Прости, что я так с тобой поступаю, – он разрезал ворот ее платья, – но я возненавидел этот балахон с того первого дня, когда увидел его на тебе, и теперь с большим удовольствием его раскромсаю.
А она и вправду хотела убить его. Не важно, что в то утро, когда услышала выстрел, она думала, что умрет от боли, ярости и вины. Но всего за секунду, лишь только она обнаружила его обман, все изменилось. Эми была готова убить его.
Джермин разрезал рукава, а потом, взяв в кулак ветхую ткань, дернул. Тонкий старый материал разорвался, как бумага.
А теперь, видит Бог, он добавил к своим грехам еще женитьбу на ней. Сегодня вечером если бы она просто нажала на курок, то одним выстрелом избавила бы мир от самого вероломного негодяя, когда-либо жившего на земле.
Она отбросила пистолет. Потому что не могла… представить себе, что может жить в этом мире без него. Господи, неужели она его любит? Платье было разорвано в клочья.
– Я еще никогда не получал такого удовольствия, – усмехнулся Джермин, глядя на лохмотья. Потом взглянул на нее.
На Эми были лишь старая сорочка, чулки и тяжелые ботинки, но вместо вспышки страсти, которой она ожидала – и к своему стыду, жаждала, – она увидела приступ ярости.
– Я оставляю тебя одну. Мне приходится связать тебя по рукам и ногам, и все же ты пытаешься меня убить. – Джермин отошел, потом снова вернулся. – Неужели мне надо привязать тебя к себе? Неужели мне придется каждый день бояться, что ты от меня убежишь?
Она не знала, что ответить. Убежала бы она, если бы у нее был шанс?
– Нет, потому что ты не хочешь оставлять мисс Викторину, – передразнил он ее. – Я ничего не сделаю мисс Викторине. Я собираюсь сделать ее жизнь лучше. И не только ее жизнь, но и жизнь всей этой чертовой деревни, но пока… пока что я женат на женщине, которая мечтает скитаться по дорогам. – Потянув за узел, он освободил одну ногу, потом другую, снял веревку с талии и бросил ее на пол.
Он пытается заставить ее сделать выбор? Она медленно встала и протянула к нему руки. И услышала:
– Я не желаю находиться в неопределенности. Решай сейчас. Можешь уходить. Через год ты будешь свободна от всех обязательств. Но можешь и остаться и быть моей женой. Настоящей женой. Выбирай.
Эми глянула на валявшиеся на полу у ее ног веревки, потом на Джермина.
Выражение его лица было как будто безразличным, но она знала, что это напускное. Этот гордый человек благородный маркиз решил, что хочет жениться на ней не зная, ни кто она, ни что она сделала. Это решение скорее всего было первым импульсивным поступком с того дня, как исчезла его мать.
Эми не могла сама себя обманывать. Его, должно быть, обуревает страстная любовь к ней, иначе он не пошел бы против своей натуры. Возможно, это всего лишь страсть, но она не считала его желание – да и свое тоже – маловажным. Оно сжигало ее, заполняло мысли, а возможно, и душу.
Был ли он тем человеком, о котором говорил ее отец? У нее и Джермина было так много общего в судьбе – потеря родителей, недоверие к миру, верность друзьям и жгучая ненависть к несправедливости. Может быть, у них и душа общая?
У нее в жизни не хватало времени подумать о любви, но когда это все же случалось, ей казалось, что она непременно поймет, если ей встретится родная душа.
А получилось так, что мужчина обманом заставил ее выйти за него замуж, связал ее, а она не знает, следовать ли ей своей интуиции и бежать или прислушаться к своим чувствам и остаться.
Она стояла над пропастью, и шаг в любом направлении мог означать катастрофу.
Еще не зная, что сделает, она переступила через веревки, протянула руку и дотронулась до Джермина. Она почувствовала и его силу, и напряженное ожидание, и, поддавшись порыву, которого сама не понимала, прошептала:
– Я останусь.
Его глаза вспыхнули обжигающим золотым огнем.
– Хорошо.
Он сказал это спокойно, но прижал к себе и, наклонившись, поцеловал. Все в этом поцелуе было необычным. Он отличался от тех поцелуев, когда он схватил ее и повалил на койку в погребе мисс Викторины, и от тех, когда она пришла к нему ночью, чтобы «завладеть им». Она вдруг поняла, что впервые они целуются стоя, и узнала, какого он высокого роста и как огромны и сильны его руки, обнимающие ее за талию.
Захватив рукой волосы, он откинул ее голову назад. Она потеряла равновесие и схватила его за плечи. А он языком раздвинул ее губы с настойчивостью, не требовавшей ни разрешения, ни согласия. Он просто оккупировал ее рот, как захватчик. Его вкус, его запах, его настойчивость заполнили ее до такой степени, что уже не оставалось ничего другого, как отдать ему то, чего он хотел.
Он опустил Эми на кровать. Простыни были прохладными и слегка пахли духами. Он стоял над ней, уперев руки в бока. Его глаза потемнели, он не улыбался, а будто чего-то ждал. Чего?
Ждал, чтобы она посмотрела на него по-настоящему и увидела его мощь и силу, и поняла, какое они заключили соглашение.
Медленным движением она распустила волосы и разметала их по подушке. Одарив его улыбкой, она развязала тесемку у горла сорочки и спустила тонкую ткань с одного плеча.
Его глаза тут же вспыхнули золотым огнем. Он сорвал с себя рубашку, расстегнул брюки и отбросил их в сторону. Ее взору предстали крепкие мышцы живота, выпуклые мускулы бедер и агрессивно торчащая плоть.
Эми вдруг стало страшно. Она приподнялась на локте.
Но он придавил коленом матрас, и от этого движения она скатилась к нему. Он просунул руки ей под бедра и повернул на спину. Ее сорочка задралась, и в свете восковых свечей он увидел… всё.
Она почувствовала неловкость от его взгляда, внимательного и опасного.
– Как ты прекрасна.
Сердце ее бешено заколотилось от предчувствия. Она судорожно сглотнула. Плоть стала болезненной и влажной. Ей захотелось подняться навстречу ему.
А он между тем даже к ней не прикоснулся.
Подавшись вперед, он положил ладони по обе стороны ее головы.
– Ты нужна мне. Сейчас.
Она не узнала собственного голоса, ответив:
– Да, прошу тебя. Сейчас.
Он приподнял ее одной рукой, и их тела соприкоснулись.
До этого все было по-другому – она им руководила или по крайней мере ей так казалось, и он позволял ей так думать. На этот раз властвовал он. Намеренно? Чтобы убедить ее в своей силе? Или потому, что у него не было выбора? Она этого не знала, но ей было все равно. Как только он вошел в нее, а ее тело поддалось и обволокло его, она вся отдалась в его власть. Он жаждал этого, а у нее не было выбора. Она уже ни о чем не думала.
