В его присутствии Сорча чувствовала себя неловко. Не из-за его увечья, а из-за того, что он не скрывал своего глубокого восхищения и преклонения перед Ренье и не раз давал ей понять, что с радостью расскажет ей о Ренье то, чего она не знает.
Сорче не хотелось его слушать. Все равно она не изменит о Ренье мнения. Это выше ее сил.
– Мы не могли бы присесть? – спросил Марлон. – Вон там? Ренье сказал, что это один из ваших любимых уголков замка.
– Он все помнит. – В голосе Сорчи звучало раздражение.
– Он помнит все, что важно для нас.
Марлон взял ее под руку.
Вместе они медленно прошли к скамье, которая стояла у самой стены замка, откуда открывался вид на долину. Над скамейкой была построена беседка. Из нее виднелось подножие холма, к которому прилепились домики, похожие на игрушечные. Это был городок Проспера. За поселком фермеры распахивали свои поля.
– А! – Марлон опустился на скамью. – Понимаю, почему вы так любите этот уголок. А вот почему вы так не любите Ренье, не понимаю.
Сорче хотелось сказать, что это его не касается, но ужасное увечье, которое он получил, заставляло ее соблюдать вежливость.
– Это – право жены.
– Но если бы вы знали про темницу…
– Я не хочу ничего слышать про темницу.
Марлон проигнорировал ее слова.
– Как только над ним не издевались в темнице. Порой ему приходилось вести себя так, что я презирал его.
Сорча горько рассмеялась.
– Ничего удивительного.
Зато ее удивило, что Марлон в этом признается.
– Над ним измывались так, что я не мог сдержать слез.
– Мне безразлично.
Однако от этого безразличия Сорчу лихорадило. Марлон продолжил:
– А потом произошло такое, что… что заставило меня его боготворить.
– Я уже сказала, что не хочу слушать про темницу. – В голосе Сорчи звучало нетерпение. – Так зачем вы мне это рассказываете?
– Потому что не могу безучастно смотреть, как вы причиняете ему боль.
– Причиняю ему боль? Ошибаетесь.
Каждую ночь Ренье терзал ее, покрывая поцелуями все ее тело. Она старалась не изменить себе, но он ломал ее сопротивление, а потом доводил до экстаза. Он делал это намеренно, и, как бы сильно она ни сопротивлялась, потом, когда она плакала, он удерживал ее, заставляя стать свидетельницей его триумфа. Будь она проклята, если станет жалеть Ренье!
Но она не могла рассказать об этом Марлону. И вообще никому. Сорча улыбнулась, презрительно кривя губы:
– Я не намерена вас слушать, так что разрешите мне прислать кого-нибудь, кто помог бы вам вернуться во дворец. А сама продолжу прогулку.
Она поднялась.
– Неужели вы демонстративно уйдете от человека, который не способен вас догнать и заставить себя выслушать? – Сорча приостановилась. – Это кажется неоправданной жестокостью со стороны женщины, которая у своего народа пользуется репутацией самой доброй принцессы.
Марлон знал, как управлять Сорчей, но она решительно отгородила от него свой разум, хотя вернулась и снова села рядом с ним.
– Говорите, только, пожалуйста, не затягивайте рассказ. Мои обязанности отнимают много времени, так что мне редко удается прогуляться по саду.
Марлон продолжал:
– Не знаю, что принц Ренье рассказывал вам о своем пленении.
– Он об этом не говорил.
А она не спрашивала.
– Потому что ему стыдно.
Теперь Марлону удалось разбудить ее интерес.
– Он был тщеславным юношей, который подверг риску своих друзей и свою страну ради любимой женщины.
Порывшись в давних воспоминаниях, Сорча припомнила давние сплетни.
– Графиня Дюбелле.
Марлон кивнул:
– Прелестная Жюльенна, коварная женщина, порождение дьявола. Она предала его и всех его друзей, и при этом смеялась.
Сорча вспомнила эту женщину. Она была так красива, так грациозна, так чувственна, что в ее присутствии Сорча казалась себе неуклюжей крестьянкой.
– Пока Ренье был в заключении, – продолжил Марлон, – его избивали раз в год.
– Шрамы. – Она судорожно сглотнула, вспомнив, как ощущала их кончиками пальцев. – Какая жестокость! – И тут же упрямо добавила: – Но жестокость порождает жестокость.
– Он вас бил? – потрясенный до глубины души, спросил Марлон.
– Нет.
Она не обязана давать Марлону какие-то объяснения. Но, говоря по правде, Сорча еженощно испытывала унижения. Однако никому об этом никогда не расскажет.
Марлон всмотрелся в ее лицо и вздохнул.
– Что-то произошло с ним в этой темнице. Я так и не понял, что именно, но разрешите мне рассказать всю историю до конца. У него было пять спутников: Цезарь, Гектор, Эмилио, Гардуин и я. Мы росли рядом с ним, и в наши обязанности входило его охранять. Когда мы выросли, то сопровождали его во время его путешествий и…
Тут он замялся.
– И встреч с любовницами, – договорила за него Сорча.
Марлон кивнул.
– Когда стража графа Дюбелле захватила его высочество, мы сражались. Гардуин и Эмилио были убиты. Остальных проволокли по улицам и бросили в темницу. Ренье держали в крошечной камере одного. Но прежде чем нас туда бросили, граф Дюбелле подвесил Ренье на цепях и избил его тростью, заставив нас на это смотреть. Это было зверское избиение, но его высочество не издал ни звука. Мы были в ужасе. Мы были горды. – У Марлона задрожала рука, и он вцепился в край скамьи. – Мы были следующими. Граф Дюбелле сказал, что это в наказание за то, что мы не присоединились к графу в его намерении свергнуть королевскую династию Ришарта. А когда он закончил, то шутливо сетовал на боль в руке.
Сорча знала, что граф Дюбелле – злодей. Он не однажды пытался подослать к ней убийц. Но сетовать на то, что избиение четырех человек его утомило, было не чем иным, как цинизмом.
– В тот первый год мы еще ничего не понимали. Ждали спасения. Надеялись, что тюремщики нам посочувствуют и помогут бежать. Принц Ренье как их суверенный правитель требовал, чтобы они нас освободили. – Марлон засмеялся собственной наивности. – Тюремщикам неведома была жалость. Они жили во тьме – и им это нравилось. Нравилось быть жестокими. Их нисколько не смущало то, что мы страдаем от голода и жажды. Гектор первым из нас понял, что у нас нет надежды. Когда они извлекли нас из камер после первого года, чтобы снова избить, он ушел. Умер от горячки.
У Сорчи сердце обливалось кровью от жалости к Марлону и Ренье.
