– Сэр Дэвид подарил бы тебе прекрасных здоровых детей.
– А потом оставил бы меня.
– Может быть. Если бы ты сама его отослала. Но я думаю, он бы не отказался, если бы ты предложила ему жениться на тебе.
– Зачем мне такой, как он? Между нами ничего общего.
– Не знаю. – Филиппа улыбнулась и выдернула из земли пару сорняков. – Почему же ты желаешь его?
– Отчего ты думаешь, что я его желаю?
– Потому что я отгоняла любопытных от двери твоей рабочей комнаты.
У Элисон был готов колкий ответ, но она воздержалась. В конце концов, ведь это была Филиппа. Ей она могла сказать правду.
– Он ужасен. Он смеется над обычаями и приличиями.
– Ты все еще сердишься, потому что он раз зашел в кухню и уговорил кухарку положить живых лягушек в пирожную форму. А когда ты открыла ее, они выскочили, и ты взвизгнула.
– Нет, это было забавно. – Элисон вытерла передником руки. – Мне хотелось смеяться.
Филиппа засмеялась.
– Тогда не все еще для тебя потеряно, Элисон.
– Он оказывает на меня дурное влияние.
Филиппа усмехнулась и покачала головой.
– Однажды вечером я заговорилась с ним и даже забыла о моем шитье.
– Однажды, – насмешливо повторила Филиппа.
– Но когда человек ступает на путь лени, ему бывает трудно потом вернуться на стезю добродетели.
– Почему ты все время цитируешь мне леди Френсис? – пожаловалась Филиппа.
– Она нас воспитала!
– Она была противная старуха, лишившая жизнь всех ее радостей.
– Я не знала, что ты так думала. Ты меня поражаешь.
Филиппа бросила в Элисон кучку сорняков.
– Неправда! Ты тоже так думала, только не решалась в этом признаться.
– Я очень глупая. Знаешь, когда сэр Дэвид потешается над напыщенностью короля, мне кажется, что он высказывает мои еще неосознанные мысли.
– Когда он передразнивает сэра Уолтера, я едва могу удержаться от смеха.
– А сэр Уолтер даже ни о чем и не догадывается.
Взглянув друг на друга, женщины расхохотались.
Элисон устыдилась своего веселья, посерьезнела и снова наклонилась над грядкой.
– Ты знаешь, когда он целует меня, я забываю свой долг.
Филиппа издала какой-то звук, похожий на смех, но когда Элисон взглянула на нее, она уже низко наклонила голову.
– Весь мой заведенный порядок нарушился с тех пор, как он здесь, а когда он… – Прикосновение его руки вызывало у нее такие странные ощущения, что она не могла выразить их словами. – Когда он до меня дотронулся, я почти потеряла власть над собой.
– Почти?
– Я потеряла власть над собой.
– Неудивительно, что он человек-легенда, – почтительно сказала Филиппа.
– Сэр Дэвид оказывает на тебя такое же дурное влияние, как и на меня. Ты никогда раньше так не говорила и, уж конечно, не предлагала мне родить без мужа.
– Это не сэр Дэвид заставляет меня так говорить. Это оттого, что всю свою жизнь я говорила, думала и делала все, как подобает, а в награду получила изгнание и жизнь, полную страха. – Филиппа раздавила в руке листья майорана и подняла пальцы к ее носу. – Майоран на счастье. Я хочу, чтобы ты была счастлива.
Странным образом предложение Филиппы стало казаться ей вполне разумным, и Элисон боялась, что это было потому, что она сама подумывала взять сэра Дэвида в любовники. Но вслух она возразила:
– Он не такого благородного рода, как я, и, уж конечно, не так богат.
– Все мужчины, достаточно богатые и благородные, для тебя отвратительны.
– Замуж выходят не для радости. Мне ли этого не знать!
Элисон пожалела, что сказала это. Филиппа, нахмурившись, с силой выдергивала сорняки. Но сказанного не воротишь, и Элисон с грустью добавила:
– И король рассердится.
– Когда дело будет сделано, он с этим примирится. Не в первый раз. Во всяком случае, если ты не хочешь замуж, и не выходи. Тут я тебя понимаю. Но тебе нужен ребенок.
– Зачем? – Котенок пробрался среди петрушки и вцепился в привлекший его росток.
– Чтобы унаследовать твои земли.
Элисон взяла котенка в руки, чтобы он не погубил результаты трудов Точи.
– Так ты думаешь, что мне для этого нужен ребенок?
Тень улыбки пробежала по губам Филиппы.
– Я думаю, ребенок тебе нужен просто для того, чтобы любить его.
– У меня есть этот глупый, тощий, зубастый котенок. – Он урча забрался ей на плечо и мурлыкал теперь у самого уха, потираясь мордочкой о ее щеку.
– Кошка для этого не годится. Тебя может сделать настоящей женщиной только ребенок, о котором ты будешь заботиться, для которого будешь трудиться. Ничто в мире не сравнится с тем чувством, которое ты испытываешь, впервые держа на руках своего ребенка. Когда я смотрю на Хейзел, – Филиппа погладила реденькие волосики ребенка и вытерла ей рукавом лицо, – у меня внутри все переворачивается.
– Звучит заманчиво!
– Я не знаю, как это описать. Ты всегда была умнее. Все, что я знаю, это если кто-нибудь обидит Хейзел, – в глазах Филиппы появился холодный блеск, – я убью его.
Пораженная Элисон смотрела на свою кроткую подругу. Видимо, она плохо ее знала. Или то, что сказала Филиппа, правда. Ребенок меняет природу женщины.
– Ты думаешь, я была бы хорошей матерью?
– Если ты станешь на этот путь, я бы посоветовала иметь больше чем одного ребенка. С одним ты сосредоточишься на нем и задушишь его своей заботой. Двое будут отвлекать твое внимание один от другого.
– Откуда тебе знать? Ведь у тебя один.
– Я бы завела десять, если бы могла. Ты это знаешь.
Элисон засмеялась, пытаясь обратить все в шутку, но на самом деле этот план казался ей все более привлекательным.
– Какой у нас нелепый разговор! Как глупо с твоей стороны советовать мне завести незаконного ребенка. Не знаю, почему я тебя слушаю.
– Почему? – спросила Филиппа.
Внутри Элисон что-то произошло, что именно, она не могла понять, пока оно не вылилось вспышкой гнева.
– У твоего ребенка нет отца, ты запугана и несчастна. Ты хочешь, чтобы я стала такой же?
Филиппа подхватила Хейзел и прижала ее к груди, пока девочка не начала вырываться.
Ужаснувшись сама себе, Элисон проговорила, запинаясь:
