— А я и есть опытная женщина. — Сора улыбнулась лукаво, но очаровательно. — Сейчас.
— Мне не доводилось видеть такой страсти, с тех пор как ваша мать помогала вашему отцу мыться в ванне. Она тоже была девицей, но не слишком долго.
— Мне было любопытно. — Сора подняла руки и позволила Мод снять с себя одежду.
— Любопытно, да? — задумчиво сказала Мод. — Нет, мне приходилось видеть любопытство, а здесь было совсем не это.
Побуждаемая не вполне понятным ей интересом, Сора спросила:
— А как он выглядит, Мод?
— Вот это любопытство. — Мод отступила и посмотрела на свою обнаженную госпожу. — Ах, леди Сора, вы прекрасны. Вас следовало выдать замуж и уложить в постель к мужчине еще в тринадцать лет, как поступают с другими женщинами.
— И, может быть, в пятнадцать; я бы умерла при родах.
— На все воля Божья, но мне так хочется взять на руки ваших детей. Еще не слишком поздно, вы же знаете. Вам только девятнадцать.
Сора обняла пожилую женщину.
— Только девятнадцать! Ха! Время выйти замуж давно уж прошло. Не надо пробуждать во мне надежды, Мод. Я могу жить дальше, смирившись со своей судьбой, но если вдруг начну мечтать о мужчине, о мужчине, принадлежащем только мне… — Она задрожала. — Я замерзла.
Мод взяла полотенце, растерла ее всю, а потом вручила полотенце в руки и распорядилась:
— Вытирайте волосы. А он огромен.
— Кто?
— Кто! — фыркнула Мод.
— Уильям? Я знаю, что он огромен! Его голос звучит вот здесь. — Сора провела рукой у себя над головой.
Она стянула с головы вуаль и выжала воду из длинной косы, спускавшейся ей на плечо.
— Он великолепный жеребец. Он высок и очень мускулист. У него приятный голос, очень приятный. Я все это знаю. Но как он выглядит?
Мод набросила Соре на голову сухую нижнюю рубашку и стянула ее вниз.
— Лицо его широкое и суровое. Он улыбается, но редко. Но когда он это делает, миледи! Ямочки на щеках видны даже через его клочковатую бороду. Он светловолос, а кожа его такая светлая, что в ванне он кажется золотым. — Мод посмотрела на выражение лица ее госпожи.
В восхищении Сора ловила каждое слово, губы ее чуть приоткрылись, и видны были белые зубы. Руки ее, занятые расплетением косы, застыли в воздухе. Грудь опускалась и вздымалась от глубокого дыхания, глаза блестели.
Выражение лица Соры и ее внезапный интерес возродили у Мод ожидания счастливого будущего своей госпожи. Тая лукавые надежды, Мод принялась описывать Уильяма дальше.
— Он из тех мужчин, на которых женщины взирают, раскрыв рот. Кого бы они ни одели и ни посла ли бы к нему, она этого больше чем захочет, уверяю вас.
— Это успокаивает меня, — сказала, усмехнувшись Сора. Пальцы ее снова занялись косой.
— Да, в этом я уверена, — хохотнула Мод. — Меня это тоже успокаивает.
Когда дверь господской спальни отворилась и Уильям вышел из нее под руку с Линн, лорду Питеру пришлось усилием сдержать нахлынувшие слезы. Сын его вернулся.
Борода Уильяма была коротко подстрижена, был виден сильный и решительный подбородок. Подстриженные волосы золотистой каймой обрамляли лоб и шею, раскачивались в такт с его шагами. Шел он прямо, шаг его был твердым, плечи расправленными.
Он снова был здесь, Уильям вернулся.
— Отец! — Кимбалл поднялся со скамьи во главе стола и соскочил на пол. — Отец. — Он подбежал к отцу и схватил его за руку.
— Да, сын? — Уильям склонил голову вниз, как будто посмотрел на мальчика. — Все уже за столом? Я опоздал?
— Мы ждали тебя. Леди Сора сказала, что купание очень взволновало тебя, и ты, может быть, захочешь прилечь. Но дед ответил, что купание — нелегкий труд, и настоял, чтобы мы ждали. И вот леди Сора заказала суп, и мы сидели и слушали музыку. Она играет на арфе так, что вокруг видятся ангелы. Но сейчас мы уже ужасно голодны!
— Нам этого не нужно. Ты проводишь меня к столу? — Он снял свою руку с руки Линн, наклонился и прошептал: — Ты постараешься, чтобы я ни на что не налетел?
— Да, сэр. — Довольный тем, что отец вернулся, и слишком юный для сантиментов, Кимбалл улыбнулся. — Я не дам тебе споткнуться. Возьми меня за локоть. Ты хочешь, чтобы я сел рядом и резал твое мясо? Вращающаяся мишень сбила меня с коня сегодня только раз, а Клэра — четыре раза — вот скамья, отец, перенеси через нее ногу, — но дед говорит, что Клэр будет великим рыцарем, если продолжит тренировки. Ему семь лет. Я сказал ему, что у меня тоже не так уж все получалось, когда мне было семь. А я был повыше его тогда. Но дед говорит, он хорошо держится в седле. Вот твое блюдо, нашел его? — Он взял руку Уильяма и положил ее на грубую деревянную тарелку.
— Да, спасибо, Кимбалл. — Губы Уильяма растянулись в улыбке. — Ты скучал по мне?
— Ну? — Восьмилетний мальчуган задумался над вопросом. — Ты ведь на самом деле и не уезжал. Но ты не хотел слушать мои рассказы.
— Я знаю. Прости, этого больше не будет. — Он поднял руку, поискал ею лицо мальчика, потом его голову, отвел назад его спутанные волосы. — Но скажи мне, кто такой Клэр?
— Как? Это брат леди Соры, — удивленно проговорил Кимбалл. — Он сидит в конце стола. Обычно мы едим с одного блюда.
— Ее брат?
— Деду пришлось взять его в обучение, иначе она не приехала бы. Он был здесь вместе с леди Сорой всю весну. Она очень хорошая. Она заботится о нас, разговаривает с нами, целует нас, когда желает доброй ночи, втирает целебную мазь в наши синяки. Вот только весной она заставила нас вымыться. Она заставила слуг раздеть тебя и бросить в воду тоже?
От этих слов за столом воцарилась мертвая тишина, все навострили уши, чтобы услышать, что он ответит.
— Нет, сын, — громко произнес Уильям. — Есть мотивы, заставляющие взрослых соглашаться принимать ванну и без принуждения.
Вокруг стола раздался смех, слуги и почитатели Уильяма кивали и перешептывались.
Он вернулся. Их господин вернулся.
— И как тебе понравился твой мотив? — спросил лорд Питер слева от Уильяма.
Уильям приятно улыбнулся.
— Это была очень искусная девица, полная желания услужить своему господину. Недурно сложена, и дыхание ее было свежим. Она почти точно походила на девушку, которую я целовал в лохани.
Паж, накладывавший еду, уронил свою деревянную ложку и отпрыгнул от пролившегося на пол супа. Стук деревянной ложки о камни пола, шарканье его ног и бормотанье слов извинения эхом разнеслись под сводами большого зала, а головы тех, кому было все известно, по очереди поворачивались то к Уильяму, то к Соре.
Уильям, конечно же, не знал, на кого еще они все смотрят, однако ему было известно, что к нему приковано всеобщее внимание, и он продолжил:
