Но его загрубевшие ладони двигались все выше, к ее обнаженным плечам.
Мэри вздрогнула. Страх вновь охватил ее.
Обнаженная кожа касалась обнаженной кожи.
В этом уже не было ничего успокаивающего. Такая близость обжигала.
Нет, она на это пойти не может. Она этого просто не выдержит. Что такого страшного в поцелуе, говорила она себе, пытаясь унять дрожь. Но он умело пользовался любой самой маленькой ее уступкой. Каждое прикосновение его пальцев напоминало ей сцену в кабинете, которую он разыграл, снимая с ее руки перчатку. Но тогда он сделал это, чтобы обмануть Фэрчайлдов.
Обмануть Фэрчайлдов. Ведь это была его цель – обмануть Фэрчайлдов. Он и сейчас просто репетирует, уговаривала себя Мэри.
– Благодарю вас, – сказала новоявленная наследница. – Я получила большое удовольствие.
Себастьян, не обращая внимания на эти слова, продолжал гладить ее плечи медленными круговыми движениями. Он поднял голову.
– У вас изумительно нежная кожа. Когда я ее нажимаю, – он так и сделал, – она бледнеет, а когда отпускаю, ее опять заливает розовая волна.
Он наблюдал за этими изменениями так пристально и внимательно, словно только это действительно и занимало его изобретательный ум.
Все еще уверенная в том, что безусловно сможет положить конец этой пытке, Мэри сказала:
– Вы же говорили только о поцелуе.
– Спасибо, что вы мне напомнили.
Себастьян наклонился к ней, но она уперлась рукой ему в шею.
– Мы уже поцеловались, вполне достаточно.
Поднеся ее ладонь к губам, он поцеловал ее, и она ощутила его близость всем своим существом. Он целовал ее кисть и сгиб ее локтя. Исходивший от него, ему одному свойственный запах словно одурманивал ее, и Мэри невольно расслабилась.
В конце каждого дня во время их долгого пути он на руках выносил ее из кареты. Ведь она так плохо переносила дорогу, тогда она опускала голову ему на плечо и вдыхала запах лошадей, зимней свежести и мыла. Это особенное сочетание отложилось у нее в сознании вместе с ощущением покоя и сочувствия. И сейчас она вспомнила о нем, чтобы разубедить саму себя.
Нет, он совершенно неопасен. Он просто слишком настойчив. Он не тронет ее. Ведь она же из семьи Фэрчайлдов.
Мэри закрыла глаза, чтобы хоть не видеть, как он ласкает ее нежную кожу. Не чувствовать этого она же не могла. Из семьи Фэрчайлдов. Он никогда этого не забудет. Она монотонно повторяла это про себя как заклинание. Видит Бог, она тоже не могла этого забыть.
– Я все слежу и слежу за вами, а вы так тщательно прячете ваши настроения, как веревку, на которой вас могут вздернуть.
Мэри широко раскрыла глаза. О чем это он? Что у него на уме?
– Я иногда чувствую, что мог бы полностью заручиться вашей помощью во всем, что мне нужно, если бы только знал ваши тайны.
Но ведь он их и знает, по крайней мере, одну, самую важную. Он знает об убийстве.
А впрочем, может быть, и нет. Может быть, она просто неправильно истолковала одну случайную фразу… Но спросить его она не смела.
Лучше отвлечь его внимание. Мэри опустила руку, защищавшую ее от него. Она исполнила его невысказанное требование. Она поцеловала его.
Мэри старалась проявить себя опытной, вспоминая, как много лет назад она практиковалась со своей подушкой.
Очевидно, ей это не удалось, потому что он тихо рассмеялся, обдавая ее щеку горячим дыханием.
– Нет, не так. Позвольте мне показать вам.
Мэри застыла в напряжении, ожидая повторения ситуации со стойкой для зонтов. Но все произошло совсем не так. Последовало еще одно легкое, как дуновение ветерка, прикосновение. В нем было столько нежности, что можно было подумать – Себастьяном движет сама доброта. Ни тени жестокости – неужели он всегда так обходится с преступницами?
Его прохладные пальцы скользили по ее теплой шее. Когда он касался ее так осторожно, так ласково, ей стоило больших усилий помнить о том, что он ее шантажирует.
Языком он пытался снять напряжение ее губ. Сейчас Мэри осознала, как никогда, всю полноту его желания. Ему хотелось проникнуть внутрь ее, задушить ее своей лаской. Она снова вся напряглась.
Мягко поглаживая ей шею, он сказал:
– Это не больше чем поцелуй.
Себастьян снова прижался губами к ее губам, все время усиливая нажим, пока каждая жилка в ее теле не запела – или по меньшей мере не замурлыкала про себя. Мэри не узнавала мелодию – она знала одно, если она не остережется, ей придется выучить и слова.
Себастьян снова коснулся языком на этот раз ее зубов, и Мэри ощутила его вкус. Вкус пудинга и еще какой-то неизъяснимый привкус, присущий только ему. Она осторожно шевельнула языком, чтобы лучше его распробовать, и он встретил ее на полпути.
Если бы его тело не удерживало ее своей тяжестью, Мэри слетела бы с постели. Но она только издала какой-то невнятный звук, а ее руки инстинктивно поднялись, чтобы оттолкнуть его.
Себастьян покорно отпустил ее и сел.
– Что случилось? – невинно спросил он.
– Что вы со мной сделали? Когда мы… – ей было ужасно неловко говорить об этом. Почему она еще должна ему что-то объяснять?
– Когда мы что? – Себастьян явно был намерен заставить ее говорить дальше.
– Ну, когда мы коснулись друг друга языком… – Господи, это же ужасно, разве с мужчинами говорят о таком?! – Мне… мне стало почти что больно.
– Как будто я вас… укусил?
– Нет! Как будто… – Мэри попыталась не высказывать эту мысль, но было уже поздно. – Как будто я ртом поймала падающую звезду.
Из их прикосновения родилась искра.
Нет, не так. Искра всегда была, они просто раздули ее, и вспыхнул пожар.
Глядя в его внезапно потемневшие глаза, Мэри поняла, что он с самого начала предполагал такую реакцию.
– Давай попробуем еще раз. – Он вновь поцеловал ее. Огонь разгорался все сильнее.
Себастьян отодвинулся от нее, по-прежнему сжимая в ладонях ее лицо. Он хотел, чтобы она говорила о своих ощущениях.
– Больно? Или приятно?
Что она могла сказать? Что теперь она поняла источник своего беспокойства? Его это, безусловно, позабавит. Хуже того, он будет доволен. Молча, глядя в его опушенные густыми длинными ресницами глаза, она кивнула. Хотя бы ничего не произносить – ни слова, так все-таки легче.
– И губы у тебя тоже девственные. – Себастьян улыбнулся – белозубая улыбка на загорелом лице. Мэри заметила, что нос у него был сломан. Этого ему не скрыть. Он не может управлять его формой по своему произволу, как улыбкой и выражением глаз. Такая странная мысль доставила ей смутное удовольствие. Сломанный нос явно говорил о его прошлом, о боях, в которых он участвовал. Но подбородок его, уверенно выдающийся вперед, не менее явно давал понять, что из всех сражений он вышел победителем. Он был закаленным бойцом, этот Себастьян Дюран, и сопротивляться ему было себе дороже. Сопротивляться, однако, было необходимо.
